Встреча
Я вернулась в родной город спустя много лет. Я приехала всего на несколько дней — по долгу службы, а не по велению сердца. Но работа закончилась раньше, чем время командировки, и я стала думать, чем занять себя в ближайшие дни. Делать здесь мне было совершенно нечего: все связи давно распались, воспоминания стёрлись, прошлое безвозвратно ушло в небытие — так мне казалось, по крайней мере…
Сидя в номере гостиницы, я смотрела в окно. Знакомая и незнакомая улица внизу продолжала жить своей жизнью точно так же, как и в течение многих лет моего отсутствия здесь, день за днём.
Бесцельно глядя на город, я предавалась размышлениям. Я думала о жизни, да-да. О том, что нас по этой жизни ведут дела далеко не духовные: то есть, мы редко занимаемся тем, чем хотели бы, редко имеем то, о чём на самом деле мечтаем, редко живём с теми, кого по-настоящему любим. Мы так несвободны, а наш выбор определяется не личным желанием, а только найденными возможностями: мы поступаем в институт, который ближе к дому, устраиваемся на работу, на которую нас принимают, покупаем машину, на которую хватает денег, снимаем квартиру поблизости от нелюбимой работы, влюбляемся в тех, кого встречаем на своём протоптанном пути, женимся, разводимся… Мы говорим себе, что так устроен мир, и с покорностью терпим его «несправедливость». Ведь, если бы не обстоятельства, наша жизнь могла бы сложиться совсем иначе!
Каждый из нас в глубине души точно знает, что ему необходимо для счастья. Знает, но не говорит, иногда даже самому себе. И только единицы — самоотверженные сумасброды, глупые авантюристы, мечтатели, фантазёры и стойкие оловянные солдатики — отваживаются вместо сиюминутной выгоды и тёплых мест искать и ожидать лишь того, что составляет их настоящее счастье. Даже если на это уходит вся жизнь.
* * *
Мы встретились случайно на одной вечеринке. Давняя подруга по случаю пригласила меня провести несколько предполуночных часов в компании ничего не значащих людей за ничего не значащими разговорами. Прекрасный шанс развеяться и позабыть обо всём, не так ли? Конечно, я с радостью согласилась.
Когда я пришла в назначенное время по назначенному адресу, то обнаружила, что гостей собрался уже полный дом. Незнакомые люди радушно встретили меня, пригласили проходить и присоединяться к компании. В первые минуты мне показалось даже, что я случайно попала не туда: нигде не видно было ни одного знакомого лица. Но потом я подумала: какая, в сущности, разница? Меня никто ни о чём не спрашивал и не мешал стать частью той шумной компании, к которой я присоединилась.
В просторном зале гости стояли тесными группами, громко обсуждая что-то своё, то и дело смеялись, пили, закусывали на ходу. Я ходила между ними, здоровалась, улыбалась как старым знакомым, внимательно вглядываясь в лица и продолжая надеяться, что какую-то часть из присутствующих здесь людей я знаю или знала когда-то. Я искала в их облике знакомые черты, сопоставляя видимое теперь с возможно виденным ранее, но безрезультатно — все эти люди были мне чужие.
Здесь было много странных личностей в ещё более странных нарядах: эксцентрические юноши с горящими глазами и экзальтированные особы, курящие сигареты в длинных мундштуках, а так же таланты, выделяющиеся различными способностями, которые они щедро демонстрировали перед благодарной публикой: кто-то читал стихи, кто-то пел под аккомпанемент классической гитары, кто-то непрерывно шутил. Каждый, в общем-то, делал, что хотел, и поначалу создавалось впечатление, будто весь этот букет талантов и поклонников цветёт и благоухает сам по себе, но конечно, это было только первое впечатление, за которым скрывалась та умелая и заботливая рука, которая бережно собрала все эти цветы и поставила в хрустальную вазу.
Где-то здесь был тот «хозяин бала», растворившийся теперь в толпе гостей и служивший как будто лишь тёмным фоном, на котором те блистали только ярче. Неожиданно я заметила его. Конечно, я не могла его не узнать. Ничтожное сомнение рассеялось, едва только он обернулся и взглянул на меня.
Я сразу поняла, кто именно хозяин здесь, заметив, как он наблюдает за гостями: внимательно и отстранённо. И у меня тотчас возникло ощущение, что он устраивает подобные вечеринки не для того, чтобы участвовать в них самому, а для того, чтобы только наблюдать. Как садовник наблюдает за ростом и цветением посаженных им цветов и кустов. Медленно и тихо ходит по цветущим аллеям, наслаждаясь благоухающей красотой, ничем не выдавая своего присутствия и — наслаждения.
Не сомневаюсь, что он заметил и узнал меня гораздо раньше, чем я его. «Интересно, сколько времени он уже следит за мной», — мелькнула у меня такая мысль.
Он подошёл первым.
— Здравствуй, рад тебя видеть, — сказал он.
— Я тоже.
Мне показалось странным, что при встрече со мной он вёл себя так, как с любым из гостей: спокойно и доброжелательно. Как будто его совершенно не удивило моё появление здесь, как будто мы с ним не были давно и хорошо знакомы…
С другой стороны, с чего это я вдруг вообразила, что мне здесь должен быть оказан особый приём? Ведь с тех пор, как мы потеряли друг друга из виду, прошло столько лет, что мы, вполне возможно, давно стали чужими. А моя радость от встречи – это всего лишь радость узнавания посреди большой компании совершенно чужих мне людей.
— Прекрасно выглядишь, — улыбнулся он.
— Спасибо.
Я постаралась сделать вид, что…
— Как ты? — он раскрыл ладони, чтобы я вложила в них свою.
— У меня всё хорошо, — ответила я, протягивая руку.
Он нежно коснулся моей руки, подержал в ладонях, погладив словно котёнка.
— Отлично! Я очень рад!
Разжав ладони и возвращая мне мою руку, он мельком взглянул на неё так, будто опасаясь, что под его взглядом моя рука могла бы случайно превратиться в бабочку или птичку. Это была секундная пауза, затем он повторил:
— Очень рад!
Он снова улыбался, спокойно и отрешённо. Его глаза не настойчиво, но внимательно следили за мной, улавливая, казалось, малейшие движения души.
Он задавал ещё какие-то незначащие вопросы, которые обычно задают друг другу люди при встрече, но казалось, вкладывая в них неуловимый дополнительный тайный смысл, известный ему одному, и получал на них ответы, которых я не давала. Как будто за каждым моим словом всегда стояло какое-то другое слово, которое он слышал, а я — не произносила. Весь этот наш разговор был мастерски выполнен как бы в технике объёмного словесного декупажа. Декупаж означает «вырезать». Понимаете?
* * *
Когда он, извинившись, вернулся к другим гостям, я предпочла уединиться, заняв пустующее пространство в уютной нише на возвышении, где вдоль стены был поставлен большой мягкий диван, перед ним — журнальный столик, а рядом со столиком — кресло. Я присела в это кресло и в относительной тишине принялась наблюдать за происходящим. Моя подруга так и не пришла, а налаживать новые знакомства у меня никакого желания не было. Мягкий полумрак найденного мной «убежища», надёжно защищал от посторонних глаз, и, оставаясь незаметной, я могла видеть всё, что происходило в зале.
Но теперь меня интересовал только один человек. Я наблюдала, как он общался с гостями, и в его поведении было что-то такое неуловимое и сложно объяснимое — некая способность тотчас вызывать доверие к себе вместе с ощущением, что присутствие именно того человека, с которым он разговаривал в тот самый момент, было тут совершенно необходимо, и что как будто всё здесь делается и происходит только ради него одного,— в то же время не пересекая ту невидимую границу, отделявшую его самого от всего того, что происходило вокруг. Это странное ощущение можно было бы сравнить с лучом солнца, греющим сквозь стекло.
Я размышляла о нём. В памяти всплывали воспоминания из нашего детства. Это были приятные воспоминания о том времени, когда нас многое связывало и многое объединяло. То и дело я поглядывала на него, невольно сравнивая его теперешнего с тем, которого помнила. И это тоже было странное ощущение. Конечно, он изменился, но я не могла сказать, в какую сторону. Возможно, все его черты и внешности, и характера получили гармоничное развитие и продолжение: гармоничное в том смысле, что ни одна из черт не усилилась за счёт другой, ничто не исчезло, но и не появилось ничего нового. Я как будто наблюдала одновременное продолжение нескольких выходящих из одной точки дорог.
За этими размышлениями я провела некоторое время. Потом я заметила какие-то тетради, лежавшие стопкой на краю стола. Это были большие толстые тетради в разноцветных коленкоровых переплётах. Довольно истрёпанные, они выбивались своим видом из общей обстановки, так что можно было подумать, что их случайно оставили здесь и позабыли убрать по недосмотру. От нечего делать я пододвинула к себе стопку и принялась их листать…
* * *
Меня потрясло то, что я обнаружила в этих тетрадях. Это были дневники. Скорее всего, его дневники. В них было нечто магнетическое, какое-то жуткое колдовство. И снова появилось ощущение, что всё это написано только для меня, чтобы именно я прочла всё это. Однако, я постаралась поскорее избавиться от этого ощущения.
«Это всего лишь трюк, обман», — сказала я себе, резонно подкрепив данную мысль тем фактом, что до меня тут, вероятно, побывало множество людей, и, скорее всего, многие и многие уже держали в руках эти тетради, и тогда, наверное, каждому из них казалось, что всё это написано для него, и только ради него одного…
Нельзя сказать, что записи носили исключительно исповедальный характер. Более всего это напоминало некий экзистенциальный роман. В основном это были размышления о конкретных людях, о событиях и о жизни вообще, описания различных мест, множество подробностей — очень точных, необходимых, единственных. Невозможно было отделаться от ощущения, что писалось всё это, сидя в том самом кресле, в котором теперь сидела я, и наблюдалось так же точно в состоянии отстранённого присутствия, как будто перед автором проходила чья-то — не его — жизнь, за которой он внимательно следил и подробно записывал, холодно анализируя факты и фиксируя события. Меня удивил странный, неожиданный ракурс и глубина суждений. И какая-то завораживающая прозрачность языка. Чтение поглощало, хотелось просто читать и читать дальше, не ради содержания, а ради самого процесса чтения. Содержание оказывалось здесь вторичным при том, что, повторюсь, было ценно само по себе.
Погрузившись в чтение, я позабыла обо всём. Настоящая жизнь как будто перестала существовать вокруг меня, и я оказалась словно в каком-то отграниченном и защищённом пространстве, чудесным образом созданном вокруг меня. Меня охватило до того не известное мне чувство, будто я постигаю мысли или впечатления другого человека не посредством слов, а каким-то иным необъяснимым образом. Как будто они беспрепятственно вливаются в меня холодным чистым незамутнённым потоком, не встречая никаких препятствий на своём пути. А я лишь внимаю, и принимаю всё, что приходит, абсолютно лишившись собственного взгляда, всякого критического суждения и прочих атрибутов бесконечной душевной полемики. Я ощутила, что во мне неожиданно исчезли все препятствия, которые обычно мешают людям общаться и верно понимать друг друга.
Но, что бы я ни говорила, пытаясь описать открывшееся мне, всякие мои слова будут лишь бледным и искажённым подобием, неверным оттиском, слабым отражением. В сравнении с тем, что мне довелось прочесть, язык мой так беден, а речь — косноязычна. Странно, никогда раньше я не обращала внимания на то, как и что говорю: слова, фразы и предложения произносились сами собой, передавая необходимый смысл. Я никогда не задумывалась о том, что между произносимыми словами и их внутренним смыслом может существовать и существует какая-то разница. Наверное, это называется свободное владение языком…
Теперь же я буквально физически ощущала ту тяжесть и беспомощность составляемых мною фраз: слова ворочались, словно тяжёлые кривые глыбы, из которых ни одна не может быть подогнана к другой без колоссального усилия, без изнурительного стёсывания граней дополнительных смыслов, и как бы я ни старалась, сколько бы ни прикладывала сил, конструкция эта никогда не будет держаться, потому что у меня нет нужного раствора, которым можно было бы скрепить всё это.
Я никогда бы не подумала, что он способен на такое. Я никогда не могла бы заподозрить в нём наличие такого таланта, даже если бы мне сказали об этом, помня его «успехи» в школе и вообще всякую «любовь» к наукам. Какая странная метаморфоза. Мне оставалось только с удивлением, восхищением и радостью признать, что это лучшее из всего, что мне когда-либо доводилось читать. И это был, конечно, не абсолютный гений автора, но абсолютное соответствие автора и чтеца.
Не могу точно сказать, сколько времени я провела за чтением этих тетрадей. Я прочитывала одну, закрывала, оставляя у себя на коленях, и тотчас брала со стола следующую. Я настолько погрузилась в этот процесс, что когда перевернула последнюю страницу, то заметила, что комната опустела, гости разошлись, и наступила тишина. В недоумении я огляделась, словно пловец, вынырнувший из-под воды в незнакомом месте, куда его отнесло быстрым течением. Потом я заметила, что он стоял рядом, позади меня, положив руку на высокую спинку кресла, в котором я сидела.
На секунду мне показалось, что это так же было всего лишь видение, мой неоконченный опыт погружения в себя. Но прошло ещё несколько минут, и ко мне вернулось ощущение реальности, которая всё равно не являлась теперь окончательно реальной для меня. Мы были одни в пустой гостиной, я сидела в кресле, держа на коленях его тетради, а он стоял рядом и смотрел на меня сверху вниз.
Я подняла глаза и посмотрела на него. В тот момент он показался мне очень красивым, гораздо более, чем я привыкла думать о нём раньше. Какая-то южная или лучше сказать восточная красота смуглости гладкой и чистой кожи сочеталась в нём со славянской крепостью и статью. Да, он был красив, но красота, которую я теперь разглядела, была не физической, точнее, не только: я видела теперь и красоту таланта, невероятную, непостижимую глубину.
Его глаза смотрели спокойно, а в лице читалось такое выражение, будто он знал наперёд всё, что произойдёт дальше, всё, что я скажу, или сделаю или даже подумаю.
— Я всегда знал, что ты вернёшься, — неожиданно сказал он.
Я не нашла, что ответить. В тот момент я отчего-то вдруг подумала о тех людях, которые недавно были здесь и окружали его. Где они все? И кто такие? Казалось, некоторых из них я успела хорошо узнать, благодаря прочитанным страницам.
— Почему? — спросила я.
— Просто знал и всё, и не ошибся, ведь верно? — его вопрос был скорее утверждением «верно».
Я смутилась.
— Но… вообще-то я никуда не возвращалась, это просто…
— Рабочая командировка, — закончил он. — Я знаю. Но вот все давно ушли, а ты осталась. Здесь. Со мной, — прибавил он.
Это добавление сразу обозначило для меня дальнейшее направление нашего разговора. Как будто на той самой развилке была выбрана, наконец, одна из дорог. Выбрана не мной, и я тотчас попыталась возразить, свернуть на другую, более прямую дорогу, которая позволит уйти, ничего не касаясь.
— Наверное, мне тоже пора, — поспешно ответила я.
Я хотела переложить тетради на стол, чтобы затем подняться и уйти, но он положил свою руку сверху, словно останавливая меня.
— Ты всё прочла?— спросил он, устанавливая неуловимое двойное ударение на словах «всё» и «прочла».
— Что это за тетради? Кто это написал? — задала я вопрос вместо ответа.
— Это мои дневники, — просто ответил он.
— Всё это написал ты?
— Тебя удивляет? — сказал он полуутвердительно.
— Нет… да. Я не знала, что ты…
— Я вижу, что тебе понравилось, — он предусмотрительно постарался избавить меня от мучительных объяснений. — Тогда, пожалуйста, оставь себе.
— Нет, зачем же? Я не могу… — этот дар даже в пределах вероятности показался мне чересчур щедрым.
— Возьми, — сказал он мягко, но решительно. — Мне они ни к чему.
— Но то, что здесь написано, это… — я искала и не могла подобрать слова. — Из этого выйдет хорошая книга, очень хорошая, правда!
— Я рад, что тебе понравилось, поэтому прошу — оставь себе. Может быть, прочтёшь ещё когда-нибудь на досуге.
В протяжении всего этого странного разговора меня терзало смутное двойственное ощущение: мы, бывшие давние знакомые и друзья юности, если не детства, сейчас, по сути, были абсолютно чужими людьми, и меня удивляло его настойчивое стремление стереть эту разницу между нами тогдашними и нами теперешними. Для него как будто ничего не изменилось с тех пор, словно мы расстались только вчера, а сегодня снова встретились на том же самом месте, и наша жизнь, как телефильм, прерванный выпуском новостей, продолжается, как ни в чём не бывало. Словно времени, прожитого нами врозь, не было вовсе. Для него не было. А я думала иначе. Хотя под гладкой поверхностью верных, но чужих мне мыслей, которыми, тем не менее, я привыкла руководствоваться всю свою жизнь, стараясь никогда не заглядывать в глубину, я ощутила теперь нечто иное.
— Зачем?
На этот вопрос он предпочёл не отвечать, сделав вид, что не услышал его, глядя куда-то впереди себя, в пустоту. И вдруг мне в голову пришла странная мысль: может быть, он так настойчиво требует, чтобы я забрала эти тетради, словно хочет, чтобы — когда я уйду — я забрала бы вместе с ними и время, прожитое им без меня? Мысль, которую я теперь высказала, осознанно, почти осязаемо показалась мне не моей. Конечно, это была его мысль. А я всего лишь сумела её прочесть. Прочесть.
Подтверждение своей догадки я находила в том, как в разговоре со мной он будто вычёркивал из своей жизни все те события и людей, о которых я успела узнать из этих дневников, как стремился начать снова с той точки, где мы были вместе, но были почти детьми.
Как будто имея чуткий прибор, способный читать в душах людей, он, казалось, знал обо всём, что происходило теперь у меня внутри. И обнаружив, наконец, необходимое, неожиданно легко вздохнул и положил свою ладонь поверх моей руки, лежавшей на подлокотнике кресла. В этом жесте было много дружеского, но было и много любви.
— Пойдём ко мне, — пригласил он.
— А сейчас мы разве не у тебя? — удивилась я.
— Нет, — проговорил он тихо. — Это совсем другое.
Желаю приятного прочтения! Если вам понравилась книга, и вы хотели бы поделиться своими впечатлениями и отзывами, напишите мне:
Тел/Ватсап 8 916 085 27 27
Тел/Телеграм 8 905 590 30 43
Группа ВКонтакте | Канал Телеграм | Autor Today
