Подарок

---

ЧАСТЬ  I

 

В то время, когда случилась   эта история, мы с женой жили загородом, в большом доме с вековым садом. Этот дом достался мне от отца. Не по наследству, как многие подумают, — нет, он подарил  его нам на свадьбу. Мой отец когда-то был очень богат.

Сколько раз замечал, что, чем дороже обходится свадьба, тем скорее дело движется к разводу. Нет, женился я, конечно, по любви и разводиться вовсе не собирался, но… после свадьбы довольно быстро осознал, что это была как бы «не та любовь».  Иллюзия, обман, за которыми больше нет ничего, пустота…

И детей у нас тоже не было.

Мудрые люди говорят, что за самым сильным страданием скрывается для человека его истинное счастье. Нужно только суметь принять: и первое, и второе. Возможно, проблема была только в этом. Но, не буду дальше философствовать, а лучше приступлю к своему рассказу.

В то утро я сидел в своём кабинете на втором этаже дома, предаваясь унынию и печали. Я бесцельно смотрел в окно, но и за окном было так же безрадостно: серый бесплотный дождь наполнял воздух своим присутствием как первым знаком наступающей осени, листья на деревьях в саду едва подёрнулись желтизной тления, но влажный воздух, наполненный невидимым дождём, доносил сквозь приоткрытое окно запах жухнущей осенней листвы —грустный щемящий запах утраты.

Так и я проживал свою неутраченную утрату.  Как можно потерять то, чего не имел? — спросит кто-то. Но иногда бывает так, что осознание окончательной невозможности реализации мечты проживается как самая глубокая потеря, как крах…

Это случилось со мной. В тот день я ясно сознал, что у меня никогда— никогда не будет своих детей!  Ошибки быть не могло — ведь я и сам был врачом, — приговор обжалованию не подлежал, ничтожные сомнения рассеялись, а последние надежды обратились в прах.

Я молча смотрел в окно остановившимся взглядом. Старый запущенный сад всем своим видом, казалось,  подтверждал мои мысли.  Корявые стволы деревьев чернели во влажном тумане наступающей осени. Совсем скоро и от листьев не останется и следа, а потом…

Глядя на этот унылый недвижимый пейзаж за окном, я был готов разрыдаться. Как же глупо всё это! Я сам не мог объяснить себе своего плачевного душевного положения и уж точно не смог бы объяснить этого кому-нибудь другому: молодой, здоровый, богатый человек, уважаемый в городе, известный врач, имеющий свою клинику и свою обширную частную практику, а так же красавицу жену и великолепную усадьбу, и вдруг настолько не рад собственной жизни, что готов буквально в петлю лезть? Что за нелепость, что за абсурд?!

Я и сам сознавал, что грех мне пенять на судьбу. Живи, казалось бы, и радуйся. Ан-нет. Сердце грызла такая тоска, что  я совершенно  не понимал порой, откуда она такая взялась, и почему вдруг это происходит именно со мной?

В первое время я был склонен во всём винить жену. Ну, а кто на моём месте поступил бы иначе? Объяснялось это в первую очередь тем, что сама она оказалась странно холодна в данном вопросе: «Будут хорошо, а нет — и не надо», — сказала она однажды в ответ на мои очередные сетования и надежды, и вот это вот «и не надо» с тех пор так и стояло у меня в ушах. «Никто не сможет насильно заставить человека жить», — вспоминал я слова моего профессора из университета, и хотя сказаны они были по другому поводу, я делал для себя свои выводы.

Как я мог так ошибиться? Как мог столько времени не замечать очевидного? Как мог полюбить и взять в жены эту холодную бездушную женщину?

Я был ослеплён её красотой. Я был влюблён в собственную иллюзию.

В то время как истина не была скрыта, и всё лежало на поверхности: эта точёная фигура фарфоровой статуэтки, эта тонкая белая кожа, светлый холодный металлический отблеск волос, эти мерцающие, словно топазы, чистые, но холодные глаза – всё это теперь напоминало мне Луну, которая светит лишь отражённым светом, и свет этот всегда холоден, бледен, безжизнен…

Затем на смену этой мысли неожиданно пришла другая: так, я подумал, что, если сам выбрал эту женщину себе в жены и полагал, что женюсь по любви — а ведь так оно и было! и я был счастлив, очень счастлив! — значит, никакой ошибки здесь не было, и на тот момент я  был сам подобен ей во всём. И теперь я не имею никакого права винить свою жену лишь за то, что она осталась такой, как была. А я? Что же случилось со мной?

Глядя в окно, я заметил, как внизу вдоль чугунной кованой ограды нашей усадьбы шли двое. Пожилая женщина одной рукой везла за собой большой чемодан, а другой рукой тащила за ручку большую сумку, вторую ручку которой помогала ей нести девочка лет двенадцати. Так они шли, овеваемые моросью невидимого дождя, словно призраки в этом пустынном и безлюдном месте.

Сначала я просто смотрел на них, как на пролетающих мимо голубей или ворон, вальяжно расхаживающих по давно не стриженному газону и выбирающих из травы какие-то переспелые плоды и семена. А потом вдруг подумал: с чего бы вдруг девочке ехать деревню осенью  —  в то самое время, когда, напротив, все стремятся обратно в город, на работу, учёбу?

Но эта бесцветная мысль лишь на секунду разбавила черноту и серость моих собственных мыслей. А затем я вспомнил, что мне и самому пора ехать на работу. С тем я поднялся со своего удобного кресла, взял со стула свой красивый портфель из буйволиной кожи,  покинул свой красивый кабинет красного дерева, спустился вниз по мраморной лестнице, сел в свою красивую чёрную машину и поехал в город в свою красивую и дорогую вип-клинику.

*  *  *

Как я уже упоминал выше, я был врачом. Свои способности я обнаружил в себе довольно рано, и с тех  пор никогда не сомневался в выборе профессии. Окончив университет, я открыл свой кабинет врача общей практики, быстро обзавёлся клиентурой и таким образом легко мог обеспечивать наше безбедное существование.

За большие деньги я лечил богатых людей от их реальных и мнимых  недугов.  И я сказал «легко» не только потому, что приём пациентов занимал у меня не более четырёх часов в день, но ещё и потому что мне действительно не составляло  труда лечить моих больных.

Происходило всё как бы само собой. Я просто «видел», от чего  страдает человек, и  убирал причину болезни из тела, а вскоре сами собой исчезали и следствия. Я делал это посредством применения той силы, названия которой никогда не давал и о природе которой никогда не задумывался, потому что до определённого момента своей жизни полагал, что именно так лечат все врачи, и что именно это и называется «призвание».

Когда же совершенно случайно я выяснил, что в реальности дела обстоят, мягко говоря, не совсем так, то после первого пережитого шока и недоумения, стал гораздо более осмотрителен и осторожен.

С тех пор я всегда выписывал пациенту таблетки, в полной  безопасности — или лучше сказать,  бесполезности —  которых был абсолютно уверен, таким образом позволяя больному благодарить за своё исцеление чудеса фармацевтики, чем лично меня и мой дар, и предпочитал держать свои методы в тайне, как от пациентов, так и от коллег.

Такая работа меня не особо утруждала. Возможно, именно поэтому у меня оставалось  ещё много времени для праздных размышлений. И постепенно как-то так получилось, что  все мои мысли стали вращаться вокруг одной-единственной темы: я очень хотел иметь детей. Это было единственное, о чём я страстно мечтал, но это было единственное, чего я не мог получить.

Моя жена тем временем сидела дома и занималась своими делами. Не знаю, было ли ей скучно, скорее всего,  нет — она имела всё, что хотела. Мне доставляло большую радость угадывать и  воплощать её желания. Но через какое-то время я заметил, что ей самой это особой радости не приносило. Точнее, не так: однажды я вдруг понял, что сосуд её души безнадёжно пуст, но он же и бездонен, так что не было никакой возможности наполнить его хоть чем-то. Всё поглощалось пустотой, превращалось в пыль, в прах…

И вот тогда я, наверное, и ухватился за ту единственную спасительную идею. Мне казалось, что будущий ребёнок сможет наполнить нашу жизнь новым смыслом, сможет спасти наши отношения, нас самих.  Но и здесь я потерпел  фиаско.

Как говорят мудрейшие из мудрых, звездочёты и астрологи:  человеку нет смысла пенять на свою судьбу, потому что, даже если бы ему дали шанс выстроить планеты в своём гороскопе любым желаемым образом, он никогда не смог бы составить ту идеальную комбинацию безоблачно-счастливой жизни, о которой мы все так мечтаем.

Но человек устроен так, что, погружаясь в своё собственное горе, видит только его глубину. Человек  —  сам кузнец своего несчастья, однако признать это способны не многие. Мы всегда желаем того, чего нет, и не видим того, что есть. Оно может лежать прямо под носом, но мы не видим этого, потому что это —  не то!

Так же точно и я: бродил в ограниченном пространстве своих умозрений, как дикий зверь в тесной клетке,  рыча в бессильной злобе и не зная, куда девать и на что направить ту дикую энергию, которая копится внутри него.  Я злился, отчаивался, негодовал. Потом снова надеялся, воодушевлялся, упорствовал в своей решительности, и снова отчаивался, злился и негодовал. А клетка тем временем становилась всё теснее…

И вот, когда я дошёл до последней степени отчаяния, небеса как будто сжалились надо мной, и сама судьба преподнесла мне, если не подарок, то урок.

*  *  *

В тот день, притомившись от собственных страданий, я решил пойти проветриться и прогуляться хоть до ближайшей булочной. Проходя через зелёный сквер, я увидел мальчика.

Маленький мальчик громко плакал, но никого из взрослых поблизости не было. Тогда я решил подойти и выяснить, что случилось. На мои расспросы ребёнок не отвечал, а только зарыдал ещё громче. Я совершенно не знал, что с ним делать и как ему помочь, но теперь  уже не мог просто оставить его и отправиться дальше своей дорогой.

Я постарался как-то утешить этого мальчика. Затем я «увидел», что он больно ушиб коленку, вероятно, упав на бегу на жёсткий гравий дорожки сквера.  В подтверждение этой догадки я заметил, что штаны у него на коленке были порваны. Тогда я убрал эту боль. Но, к моему удивлению, мальчик плакать не перестал.  Мне показалось это странным. Возможно, я что-то упустил?

И вдруг совершенно отчётливо за той болью, которую я уже успел исцелить, я почувствовал совершенно другую боль: горькую обиду и острое желание, чтобы хоть кто-то хоть раз в жизни приласкал и утешил его, вытер бы слёзы, обнял, а не ругал.

Я сделал так, как почувствовал: присел рядом, обнял, вытер слёзы и погладил по голове. Мальчик тут же перестал плакать и как-то неловко уткнулся мне в плечо. Так мы провели некоторое время, пока он окончательно не успокоился. Потом я отпустил его, и он остался неподвижно стоять,  обескуражено глядя на меня и сопя заложенным носом. Я спросил, хочет ли он, чтобы я проводил его домой. Мальчик молча покачал головой.  Тогда,  подбодрив, я оставил его на том же месте, где и повстречал, направившись далее…

Однако, я позабыл, куда шёл. Случившееся настолько поразило меня, что я, почти как тот мальчик, обескуражено  глядел по сторонам, не узнавая ничего вокруг.   Ну, подумаешь, утешил ребёнка — и что?  — возможно, скажет кто-то. Но в тот момент я находился буквально в шаге от открытия, которое в дальнейшем изменило всю  мою жизнь и наполнило  её новым смыслом.

Теперь же мне открылось, каким  образом наша ограниченность является причиной наших страданий.  И способ, который помогает нам освободиться от этого, не имеет того первостепенного значения, которое ему обычно приписывают: кто-то лезет на Эверест и затем утверждает спасительную силу альпинизма, кто-то летает на параплане, кто-то открывает приют для бездомных животных, кто-то рисует непонятные картины, кто-то играет в оркестре — но ничто из того не является  ценным  само по себе. Это всего лишь способы выйти за границы, которые мы сами определяем для себя.  Важно только то, что существует за этим.

Вдруг я осознал, что, упираясь в отсутствие одного-единственного умозрительного ребёнка, в котором как будто сосредоточились все мои надежды на будущее, я тем самым как бы отрицал присутствие всех остальных, уже существующих детей!

И тут в моей душе  как будто перещёлкнул какой-то тумблер, и тотчас все мои мысли и чувства приняли совершенно иной оборот. Я как будто прозрел, как будто очнулся от летаргического сна, вышел из комы, переродился.

И тогда я спросил себя:  если я так люблю детей, то что мешает мне любить уже существующих детей? Ведь в мире уже есть тысячи детей, которые лишены любви, которые нуждаются в помощи или  просто в исполнении каких-то своих маленьких желаний. Так почему я не хочу поделиться с этими детьми капелькой своего огромного любящего сердца, если оно действительно таково, и частью тех богатств, которые имею?

Тогда я впервые задумался о том, что, возможно, осуждая свою жену за холодность, чёрствость, бессердечие и буквально отсутствие души, может быть, всё это —  я сам? И только вижу себя в другом, потому что не вижу истинного себя?

От этих мыслей мне стало горько. Ох, как же больно бывает иногда очнуться от многолетнего сна и обнаружить себя в другой реальности, буквально в другом мире!

 Когда я вспомнил о жене, мне стало стыдно, и захотелось даже попросить у неё прощения за все те упрёки, которые я хоть никогда и не высказывал ей прямо, но думал — постоянно думал, и приписывал ей те качества, которые не видел и отрицал в себе.

И тут вдруг меня озарила новая мысль, и в моей голове как будто составились недостающие кусочки мозаики!  Я пришёл к поразительной догадке, которую решил тотчас же проверить.

Я вспомнил, как моя жена всегда удивлялась моей способности угадывать её желания в такой точности, что это граничило к колдовством. Но я не придавал этому значения, полагая, что так  часто бывает у людей, которые  искренне любят друг друга, и как бы читают друг у друга в сердце.  Мне не казалось это чем-то сверхъестественным, а наоборот, казалось очень естественным.  Да, но когда-то и о врачах я думал, что…

*  *  *

Я поспешил домой. И с порога заявил любимой, что хотел бы устроить для нас небольшое торжество, а затем поинтересовался, какой подарок ей хотелось бы получить по этому случаю.

Она как всегда ответила неопределённо, но я вдруг явственно прочёл её желание у себя в душе. Нет. Это была не случайность. Это было не совпадение. Это была не догадка. Это был мой дар!

На следующий день, когда мы пришли в театр на представление, которое я выбрал якобы на свой вкус, моя жена в очередной раз удивилась, как я узнал, что именно этот спектакль ей хотелось посмотреть больше всего. Вместо ответа я отделался шуткой, и — возликовал! Моя догадка оказалась верна!

Сидя в партере и глядя на сцену, я вдруг всё понял! Абсолютно отчётливо я осознал, что должен делать и как. От этого потрясающего прозрения у меня буквально пот выступил на лбу, и в нетерпении задрожало всё тело — так захотелось мне в ту же секунду вскочить и выбежать из душного зала на воздух, и  мчаться скорее домой, чтобы тотчас же взяться за дело!

Я решил устроить свой собственный волшебный театр!

Теперь я знал, как действовать, всегда оставаясь за кулисами. Как помогать тем, кто действительно нуждается в помощи, не требуя ничего взамен. Как утешать, как залечивать раны —  но не телесные, которые я и так залечивал всю свою жизнь —  а душевные.

Моё сердце как будто освободилось от непомерного груза, очистилось и переродилась. Впервые за много лет я ощутил себя по-настоящему живым и — счастливым!

Так я нашёл способ вырваться из своей тесной клетки, раньше, чем та дикая сила, не находящая себе выхода,  уничтожит меня изнутри!

*  *  *

Дело оставалось за малым, и на следующий же день я взялся за приготовления.  Для начала я нанял рабочих, и приказал освободить большой зал на первом этаже — именно там  я решил обустроить свой  театр. Затем у местного художника я заказал великолепные, просто фантастические декорации: огромные раздвижные ширмы, и поднимающиеся занавесы, а так же вырезанные из фанеры силуэты. Так у нас появились море и горы, и тропический сад, и золотой дворец, и пещера с сокровищами, и пиратский корабль, и сад, полный роз, и башня звездочёта, и одинокий маяк…

Я установил самодвижущиеся карнизы и лебёдки и заказал бархатные портьеры для занавеса, поставил цветные  прожекторы и музыкальную установку, а затем отправился на поиски  «волшебного» реквизита. Я опустошил не только все лавки местных антикваров, старьёвщиков и скупщиков подержанных вещей, но и модные бутики — мне годилось всё! Затем каждый из этих предметов я наделил особым смыслом и силой.

Моя жена принялась активно помогать мне. У неё был хороший вкус, она прекрасно разбиралась в тканях,  и сама, как оказалось,  умела неплохо кроить и шить. Так она создала множество великолепных костюмов, которые сами по себе могли бы считаться произведениями искусства.

Мне было приятно видеть, что и в ней как будто проснулся новый живой интерес. Хотя, возможно, это была лишь иллюзия, игра… Думаю, со своей стороны она благодарила бога за то, что в своём новом «увлечении», как она это называла, я нашёл лекарство от снедавшей меня тоски.  Возможно, она почувствовала некоторое облегчение оттого, что я как-то «переключился» и перестал  винить её  в нашей бездетности. Она всегда верила, что проблема наших отношений была только в этом. Я же давно понял, что это было всего лишь следствие, причину которого я видел, но оказался не в силах исцелить.

И вот, когда мой волшебный театр был устроен, оставалось  только найти первых участников первого представления, и в скором времени сама судьба предоставила мне такой шанс!

 

ЧАСТЬ  II

 

Когда мне было двенадцать лет, мы постоянно жили загородом. Родители решили, что моё слабое здоровье, с каждым днём ухудшавшееся  без видимых причин, нуждается в целительных силах природы. Возможно, то, что не удалось сделать врачам,  окажется под силу свежему воздуху, свежей пище и свежему окружению, точнее, его отсутствию. Так я оказалась у бабушки в небольшом коттеджном посёлке  в тихом и красивом месте.

Я  училась экстерном, как-то между делом, а остальное время было посвящено скуке,  чтению каких-то романов, бесконечному блужданию по окрестностям,  пустым разговорам с  соседями,  каким-то домашним делам и снова скуке. Я ощущала себя неким домашним зверьком, которого вдруг выпустили на волю после многих лет содержания взаперти.

Но я так привыкла к ограничениям, что просто не знала, что теперь делать с предоставленной мне  свободой. Мне не нужно было столько пространства для жизни и столько свободного времени.

Тогда я очень явственно ощутила, что безграничная свобода ограничивает нас сильнее всяких ограничений. Это открытие поразило меня своей простотой и в то же время неожиданностью. Я вдруг поняла: то, что люди называют свободой и к чему так упорно стремятся,  находится внутри нас.  Это качество личности, и оно или есть, или его нет.

Постоянно предоставленная самой себе, я  совершенно не чувствовала себя свободной. Что-то внутри меня все время мешало мне  ощутить ту заветную радость, о которой столько говорилось вокруг: и в книгах, и по телевизору, и в обычных разговорах.

Все мои родные привыкли списывать моё чаще всего унылое и угнетённое  состояние души  на моё нездоровье. Но теперь я совершенно не чувствовала себя нездоровой. И тогда мне пришло в голову, что, возможно, моё нездоровье следовало бы объяснять постоянно подавленным настроением.

Ещё Шопенгауэр в своей философии пессимизма, кажется, вывел нечто похожее, будто если дух не желает жить в теле, то тело постепенно умирает само по себе. Да-да, не удивляйтесь, от нечего делать я читала и такие книги. Только не уверена, что понимала их правильно, и понимала ли вообще. Отказ от жизни не является самоубийством, вроде бы говорилось там.

Но я не чувствовала в себе и этого стремления. Скорее всего, в этом и была основная проблема — я вообще не чувствовала в себе никакого стремления ни к чему…

«Пациента невозможно заставить выздороветь насильно, — сказал один профессор, к которому мои родители обратились за помощью.  — Так же, как и заставить человека жить. Есть случаи, когда люди выздоравливали вопреки всему, исцелялись от неизлечимых болезней и возвращались к полноценной жизни только благодаря своей внутренней воле, своему неукротимому желанию жить. Здесь я вижу совершенно другой случай: человек угасает без видимых причин, однако, тело её не настолько беспомощно, чтобы умереть, но дух сломлен. Отчего это произошло, я не берусь судить, потому как я не специалист по душам, моя епархия — это тела. Но вам лучше постараться в этом разобраться. Должна же быть какая-то причина!»

*  *  *

В посёлке у меня появилась подружка. Мы были ровесницы и, познакомившись, стали часто гулять вместе. Не потому, что «подружились», а потому что больше было просто не с кем. Наша дружба сложилась скорее по привычке, чем по каким-то иным причинам. Но я была благодарна этой неутомимой девочке за то, что она буквально везде таскала меня с собой по разным тайным и неизвестным уголкам нашего посёлка и прилегающим довольно обширным окрестностям. Казалось, она знала всё обо всём, потому что её  всё интересовало.  Её интерес был пытливый, но походил на интерес собаки, которая лишь находит нору дикого зверя, и удовлетворяется тем, что сидит рядом и призывает охотника.  Ей ясно, что это за нора, и кто в ней прячется, но сама она не станет лезть в глубину, рыть землю и доставать зверя. Ей достаточно знать, что он там. И точка.

Она знала множество таких «нор», и множество различных «зверей». Её суждения были очень категоричны, а поступки —  решительны. Казалось, она была полностью лишена сомнений.  Звали её Дина.

Она всё время придумывала какие-то развлечения, можно сказать, из ничего, и всегда умела довольствоваться тем, что есть. Кроме одного: Дина мечтала о собаке. Она постоянно говорила о собаках.

«Я так хочу, чтобы мне подарили щенка!  Я так люблю гулять, а с собакой ведь гулять гораздо лучше, чем одной. Ну, не одной, я хотела сказать…» — тут она замялась.

Но я прекрасно поняла, что она хотела сказать. Обижаться тут было не на что: я и сама прекрасно понимала, что с трудом могу заменить Дине даже собаку, точнее, в её случае не «даже», а «целую собаку»!  Настоящую собаку. Потому что… да что тут объяснять: понятно же, что с собакой гулять было бы гораздо  веселее, чем со мной.

А я? Что же  нужно было мне?

*  *  *

Часто во время наших прогулок мы бродили вокруг одной богатой усадьбы, границы владений которой кое-где были огорожены чугунной решёткой, кое-где живой изгородью. И каких только слухов и нелепых историй не наслушалась я от Дины о хозяевах этой усадьбы и об их жизни.  Не умея отличить правду от лжи, я не знала, чему верить, а чему — нет. Самое простое — это или верить всему целиком, или сомневаться во всём. Но даже здесь я не могла решить, как быть. Вроде и хотелось бы верить, но…

«А ты знаешь, кто хозяин этого дома? — спрашивала Дина. — Знаешь, кто он на самом деле?»

«Нет, — я покачала головой. — Откуда же я могу знать?»

«Вот, а я тебе скажу. Слушай: на самом деле  он колдун!»

Она немного отстранилась, чтобы со стороны оценить, какой эффект произвели на меня её слова.

Я пожала плечами:

«С чего ты взяла?»

«Так все говорят».

Сквозь решётку я смотрела на красивый сад. Тогда уже стояла поздняя осень, листья с деревьев почти облетели, но трава до сих пор оставалась зелёной и даже свежей. Ровно подстриженные кустарники повторяли контуры мощёных дорожек, проложенных по саду, который больше походил на парк. Казалось, что сюда действительно редко кто заходит, и  красота, существующая сама по себе,  вызывала  смутное чувство сожаления.

«Давай перелезем через забор и посмотрим, что у них там!» — предложила Дина.

Я не решалась:

«А вдруг хозяева нас увидят?»

«Не, — она махнула рукой. – По утрам он всегда уезжает, и до обеда его точно нету, а хозяйка из дома вообще не выходит».

«Откуда ты всё знаешь?» —  удивилась я.

Она только хмыкнула в ответ, что на её языке означало, что это и так всем известно.

Мы перелезли через забор и принялись гулять по чужому саду.  При ближайшем рассмотрении он и вправду оказался довольно заброшенным, а хозяйский дом был так далеко, что бояться вроде бы действительно было нечего.

На кустах мы обнаружили сморщенные плоды  барбариса и боярышника, и опавшие яблоки на земле, и зачем-то принялись всё это есть. А потом стали просто бегать по траве, собирать листья,  прыгать через кусты и всякое такое прочее. Отчего-то нам было очень весело, и, окончательно осмелев, мы в итоге забыли, где находимся.  Увлечённые  игрой,  неожиданно лицом к лицу мы столкнулись с незнакомцем.

Это был высокий господин с красивым строгим  лицом, с чёрными гладкими волосами,  ровно зачёсанными  назад, в чёрном полупальто, накинутом поверх белой сорочки, очень серьёзный и суровый, как нам показалось на первый взгляд.

Боже! Как же мы испугались!

Но к нашему изумлению, этот господин вдруг принялся  внимательно расспрашивать нас, кто мы такие, откуда пришли и что здесь делаем, вместо того, чтобы обругать и с позором выставить вон.  Как мы быстро поняли, он и был  хозяином  усадьбы, но ни в его словах, ни в поведении не было и намёка на то, что он сердится, хоть мы и проникли тайком в его сад.  Тогда мы честно рассказали,  как и почему  оказались здесь.  В ответ он лишь рассмеялся, а затем пригласил нас в гости!

Мы не поверили своим ушам. Сколько раз мы мечтали побывать в этом доме! И сколько всего напридумывали себе, самых невероятных и жутких историй! И вот теперь желание боролось внутри нас с придуманными страхами и сомнением. Молча мы стояли на том же месте, не решаясь сдвинуться или даже пошевелиться. Мы как будто потеряли дар речи.

«Ну что, вы согласны?» — спросил он.

«Да», —  ответила я.

«Нет»,— сказала Дина.

Мы посмотрели на неё.

«Почему?»

«Ты что, забыла, какой это ужасный дом? — прошептала Дина, глядя на меня испуганными и даже злыми глазами. — Забыла что ли, кто его хозяин на самом деле?»

Страшные сказки, не только об этом самом доме, но и все, что я читала в детстве, тотчас всплыли в моей памяти: злые колдуны и волшебники, гадкие обманщики и подлецы, разные негодяи в облике приличных людей так и замаячили повсюду.

Хозяин дома молча наблюдал за нашими мучительными сомнениям. Затем он с улыбкой сказал:

«Я приглашаю вас не просто в гости — я приглашаю вас в театр!»

«В театр?» — удивилась я.

«В какой ещё театр?» — возмутилась Дина.

«В самый настоящий волшебный театр, — доверительно проговорил  он, и в его голосе было много неподдельной доброты. — Я приглашаю вас принять участие в сказочном представлении! Если хотите, пойдёмте сейчас со мной!»

«Ну…»

«Хорошо».

Все вместе мы подошли к дверям огромного дома, больше похожего в наших глазах на дворец. Там возле широкой лестницы с витыми перилами на площадке, выложенной красивой разноцветной плиткой, стояла большая чёрная блестящая машина.

Он открыл перед нами массивную резную  дубовую дверь.

«Проходите! Пожалуйста!»

Мы вошли в парадное, и прямо с порога ощутили, что оказались  как будто в какой-то сказке. Как же красиво было вокруг! Красиво, таинственно и волшебно!

Сложно сказать, что мы ожидали здесь увидеть, но точно совсем не то, что открылось теперь перед нашими глазами: кругом были расставлены и  развешаны красиво нарисованные сказочные декорации, висели разноцветные занавеси, пологи и портьеры, и всё пространство было уставлено множеством очень странных и, без сомнения, волшебных вещей!

Поражённые увиденным, мы так и замерли на пороге.

«Вот это чудо!» — прошептала Дина.

Оказалось, что мы не просто будем смотреть спектакль, но и сами сможем участвовать в нём. Тут мы окончательно растерялись. Но хозяин объяснил нам привила игры: мы сами решаем, в какой сказке хотим оказаться, и сами можем выбрать себе роли. Мы с Диной шёпотом совещались, пока не решили, что хотим.

Затем нам предложили выбрать себе подходящие костюмы. В гардеробе на вешалках мы обнаружили множество самых разных нарядов. Мы рассматривали их, не веря в то, что видим всё это собственными глазами.

Когда мы оделись, нас пригласили на сцену!

Время словно перестало существовать для нас, и действие творилось само собой: это был словно волшебный сон, или радужный фейерверк, или что-то такое необъяснимое, что я не могу описать.  Как в том саду, в который мы забрались без спроса, мы сначала опасливо блуждали среди чужих клумб и аллей, а затем, осмелев и заигравшись, окончательно забыли, где находимся.  Игра полностью поглотила нас.

В ходе представления хозяин волшебного театра был вместе с нами на сцене,  время от времени позволяя себе маленькие чудеса,  наподобие того, как тень от пальмы, стоявшей в кадке перед занавеской, превращалась вдруг  в большую птицу и, громко вскрикнув, вспархивала и улетала в темноту. Как он это делал, для нас оставалось загадкой, но это помогало нам всем находиться внутри той магической реальности, которую мы сами творили.

Как же мы смеялись! И хотя мы на ходу придумывали свою сказку, казалось, что сценарий был всем заранее известен, а роли — хорошо отрепетированы. Мы не заметили, как пролетело несколько часов!

После того, как представление окончилось, нам предложили выбрать себе подарки. Можно было взять на выбор любую вещь, которая больше всего понравится.

Дина без раздумий попросила плюшевого щенка.

«Он так похож на щенка, про которого я так давно мечтаю. Пусть будет хотя бы игрушечный, хотя конечно… — она вздохнула, — вот был бы он живым!»

А я думала и не знала, что выбрать. Все вещи внутри этого волшебного театра казались мне заветными, но, когда я представляла каждую по отдельности и не здесь, а в своей унылой комнате, на комоде или на письменном столе, тогда их очарование как-то меркло и обладание не казалось уже таким желанным.

В итоге я так ничего и не выбрала.

Хозяин не торопил меня, а Дина уже спешила домой.

«А можно вместо подарка мне прийти сюда ещё раз?» — тихо спросила я, сама испугавшись своей невероятной наглости.

На что хозяин лишь рассмеялся.

«Ну, конечно, можно! — ответил он. — Приходи, когда захочешь! Нам очень нужны такие способные артисты!»

Залившись краской, я поспешила вслед за Диной.

*  *  *

На следующий день Дина прибежала за мной и с нетерпением ждала во дворе, когда я выйду на улицу.

«Ты только посмотри на это! — воскликнула она, едва я показалась на крыльце дома. — Ты только посмотри! Это же чудо какое-то!»

В руках у Дины был щенок. Точь-в-точь такой, как подарил ей вчера хозяин усадьбы. Только этот был живой. Самый настоящий щенок.

Я не поверила своим глазам. Дина же  была готова лопнуть от счастья.

«Родители, наконец-то подарили тебе щенка?!»  — обрадовалась я вместе с ней.

«Нет! Это господин мне подарил!»

Я ничего не поняла: вчера ей подарили игрушку, а сегодня это был самый настоящий живой пушистый вертлявый щенок.

«Как это?…»

«Вот и я о чём тебе говорю!»

Мы вышли за калитку, и там Дина спустила щенка с рук. Он был с ошейником на тонком кожаном поводке, точь-в-точь как вчерашний.

«Представляешь, дома он был игрушечный, а как только мы вышли на улицу,  он сразу ожил! А когда мы вернулись обратно домой, снова превратился в плюшевого! Не знаю, как он это делает, но теперь у меня есть собака, а родители меня за это не ругают! Представляешь?!»

Я  не представляла.

Но… этого же не может быть!

«Не может быть, — сказала Дина, словно прочитав мои мысли, — но он есть! И если выбирать между тем, что есть, и тем, чего не может быть, я лучше выберу то, что есть! —  резонно заключила она. —  Давай придумаем ему имя!»

Я пребывала в полной растерянности, но железная логика Дины и её простой детский ум, не склонный к созданию сферических коней в вакууме, странным образом успокоили меня и вселили  уверенность в том, что чудеса возможны, и поэтому лучше в них верить.

«А что я тебе говорила, помнишь?»  — спросила вдруг Дина.

«Что же?»

Она всегда столько всего говорила, что помнить всё решительно не было никакой возможности.

«Что хозяин этого дома — колдун! — выдохнула она. — А ты мне ещё тогда не верила. А зря!»

Глядя на щенка, я  подумала, что на этот раз Дина была безоговорочно права.

«И зря ты не взяла себе подарок»,  — тотчас огорчённо вздохнула она.

«Зато мне разрешили пойти туда ещё раз! А ты? Пойдёшь со мной?»

Дина пожала плечами.

«Не знаю. Нет, наверное».

Я совершенно не ожидала такого ответа.

«Но почему?»

Дина хмыкнула:

«Ну… А чего там делать второй раз? Я уже всё посмотрела, и теперь точно знаю, что там внутри этого дома».

«Тебе разве не понравилось? Не понравился театр?»

«Понравился, конечно! — воскликнула Дина. — Особенно подарок! И теперь, когда у меня есть собака, мне больше ничего не нужно!»

Дина сказала это так искренне и так воодушевлённо, что я сразу поняла её. В этом чистом бесхитростном сердце не было места лукавству.

«А ты пойдёшь туда снова?» — спросила она.

«Да. Мне бы хотелось ещё раз поучаствовать в спектакле».

«Только в следующий раз не забудь выбрать подарок! Вдруг и тебе попадётся что-нибудь волшебное!»

Я задумалась.

«Вот скажи, чего, например, ты хочешь? Ну, больше всего на свете?»

Я не знала, и даже «не больше всего не свете», а просто «хочешь». Чего же я хочу? Мне было не известно…

*  *  *

В следующий раз я пришла в усадьбу одна. Хозяин обрадовался, увидев меня, и поинтересовался, как мои дела и где моя подруга.

«Случилось настоящее чудо!  —  воскликнула я с порога.  — Помните того плюшевого щенка, которого вы подарили Дине?! Так вот, он ожил!»

«Тише, не кричи так,  —  проговорил хозяин спокойно, но в тот момент я заметила, что в его глазах блеснул какой-то странный огонь. Это была мгновенная вспышка: ликования, или торжества? —  Так тоже иногда случается, милая! Я очень рад за Дину. Надеюсь, теперь она счастлива?»

«Да, очень! Очень!»  — горячо подтвердила я.

«Хорошо, а сейчас давай готовиться к спектаклю. Скоро придут другие дети».

*  *  *

На следующий день Дина зашла за мной, чтобы позвать гулять со щенком. У неё оказалось большое сердце, и мне было приятно, что она не променяла меня на собаку. Ведь сама я думала, что мы дружим как бы по необходимости, а у неё теперь такой необходимости вроде бы  не было.

 «Ну, теперь  ты взяла себе подарок?» — с нетерпением она ждала ответа и подробностей нового «чуда».

Я покачала головой.

«А почему?» — Дина была явно разочарована.

«Мне кажется, что как только я возьму себе  подарок, я больше не смогу туда прийти, а мне, может быть, больше всякого подарка хочется просто играть в спектакле», — ответила я.

«Это господин хозяин  так тебе сказал?» — спросила Дина.

«Нет. Это я сама так думаю».

«А ты не думай,  —  твёрдо заявила она.  — Ты же точно этого не знаешь, а если чего-то не знаешь, думать не надо, надо узнать. Вот ты возьми и спроси».

«Как это?»

«Прямо так и спроси. Может, туда можно приходить  сколько угодно раз, и каждый раз брать себе  новый подарок, и все они будут волшебные! Может, не все, как я, например, знают, чего им хочется больше всего, и может, им не одно нужно, а несколько?» — рассуждала Дина,  и в её словах для меня было много правды.

Но одно дело, когда вот так разговариваешь с подружкой, и совсем другое — хозяин поместья. Мне было неловко навязываться, злоупотреблять его добротой и, если честно, я даже не представляла, что могло бы заменить мне ту сказку, дверь в которую однажды так великодушно распахнули передо мной.

*  *  *

В один из дней я немного задержалась и, войдя в зал, увидела, что представление уже началось. Тогда я незаметно прошла за кулисы, и тихо стояла там, прислушиваясь к происходящему на сцене. Я знала, что там снова творилось волшебство!

Толстая тяжёлая портьера отделяла меня от сцены. Я слышала голос хозяина театра, который как будто произносил магическое  заклинание. Он стоял совсем рядом, нас разделяла только бархатная портьера. Тогда я приблизилась к ней вплотную и даже приложила руку, как прикладывают ухо к двери, чтобы лучше слышать то, что говорят за ней.  В этот момент я почувствовала, как под моей  рукой как будто что-то пульсирует. Ладони сразу стало горячо, я испугалась и тотчас отдёрнула руку. Вдруг  что-то с глухим стуком упало на пол и покатилось к моим ногам.

В густом полумраке я стала шарить руками по полу и обнаружила какой-то предмет. Я подняла его и рассмотрела — это был простой камень, серый отшлифованный волнами кусок гальки. Я сжала его в руке. Неожиданно этот холодный камень  стал нагреваться в моей ладони, и когда стал сильно горячим, начал пульсировать. Это было похоже на то, как будто в своей руке я держала чьё-то живое горячее сердце!

Я спрятала камень в карман, и там он постепенно остыл. Что это было?.. Неожиданно меня прожгла смутная догадка, и вдруг моё  собственное сердце так смутилось, и в нём забурлило так много новых чувств, что стало совершенно невозможно ни в чём разобраться, а захотелось только поскорее выбежать из душного помещения на свежий воздух, и уже там, на улице, оставшись в холодной темноте, постараться как-то осмыслить происходящее.

Я бесшумно выбралась  из-за портьер и, никем не замеченная, быстро вышла в парадное, и  оттуда, едва приоткрыв входную дверь, выскользнула на улицу и побежала в сторону дома.

Я поняла, что это было — это был мой подарок! Мой заветный волшебный дар! Это было моё собственное сердце, только теперь оно было живое! Я почувствовала себя не просто живой, но наполненной жизнью и энергией до краёв! Моё сердце горело и билось в груди так сильно, что я слышала его стук.  Это горячее сердце снова было живым!

Я поняла, что это был тот заветный подарок, который  нашёл для меня господин хозяин театра. И в этом горячем сердце была заключена частица и его собственного сердца, его бесконечной доброты, заботы и любви, а ещё  волшебства и его  внутренней магии и силы.

Я остановилась, прижав руки к груди, и расплакалась. Сейчас, как никогда раньше, я ощутила в себе и горячую радость Дины от появления щенка, и радость бескорыстного дара, и оказалось, что мне  как будто и не нужно теперь ничего для себя, не нужно ничего такого, чего «хотелось бы больше всего»,  а только  ощущать этот жар жизни, жар чистой искренней любви, и делиться им со всеми так же, как одну свечу зажигают от другой.

И это было так просто и так сложно прожить.