Помощник
ГЛАВА 1
Ранней весной, когда на обочинах подтаял уже снег и едва дохнуло первым теплом, к дому на окраине загородного поселка подъехал серебристый автомобиль. Из него вышел мужчина сорока восьми лет в очках и в серебристом костюме, похожем на цвет автомобиля. Он остановился у ворот, на которых висела табличка с надписью «Продается», достал из кармана телефон и стал набирать номер. Вскоре ворота отворились, и его пригласили войти.
Мужчина пробыл в доме недолго, затем неторопливо вышел на террасу, оглядел огороженный кирпичным забором участок с завязанными и укрытыми на зиму кустарниками, прошелся по вымощенной плиткой дорожке, обернулся, как бы со стороны оценивая добротный одноэтажный шале с большими широкими окнами и стенами из натурального дерева, затем молча сел в машину и уехал. А через несколько дней вернулся назад — с женой и с вещами.
Решение было принято быстро и, как ему казалось, удачное решение. Семену Поликарповичу предложили повышение в дочернем предприятии фирмы, в которой он трудился вот уже без малого десять лет. Должность начальника производственного цеха на новом заводе, построенном буквально в чистом поле, щедро оплачивалась, но требовала постоянного присутствия на месте. Поэтому, принимая предложение начальства, Семен Поликарпович быстро принял и решение переехать поближе к производству. Тогда он продал городскую квартиру и купил загородный дом с обстановкой.
Дом был просторный, одноэтажный. Одинаковые квадратные комнаты анфиладой переходили одна в другую, разделенные вместо дверей широкими раздвижными перегородками, которые впрочем никто никогда не задвигал. Добротная мебель из натурального дерева составляла необходимую и достаточную обстановку, не загромождая пространство, так что везде было много света и дышалось легко.
Едва новые хозяева обустроились, к ним в гости без всякого приглашения пожаловал незнакомец. Это был черноволосый юноша лет двадцати с небольшим, невысокого роста и довольно щуплого телосложения. Никто не заметил, как он появился в гостиной — не слышно было звонка ни у ворот, ни у входной двери. Однако, теперь незнакомец спокойно стоял посреди комнаты, внимательно рассматривая хозяев.
— Здравствуйте, — сказал он, улыбаясь открыто и даже как-то наивно. – Вот, пришел с вами познакомиться. Я ваш сосед, Алеша.
— Да? – Семен Поликарпович посмотрел на непрошенного гостя с нескрываемым удивлением. – Вы кто такой будете, простите? – за его пристальным взглядом читался скорее вопрос не «кто этот человек», но «как сюда попал».
— А ведь мы с вами соседи, — сказал Алеша, как будто возражая на какой-то невысказанный упрек, но слова его звучали мягко, примирительно.
— Ну, вот и отлично, — ответил хозяин, подавая гостю руку для рукопожатия. – Семен Поликарпович, будем знакомы.
— Ага, — Алеша пожал протянутую руку и огляделся. – А вы неплохо устроились, как я посмотрю.
— Да, пожалуй, — ответил Семен Поликарпович слегка натянуто.
Он чувствовал себя неловко в присутствии этого непрошенного гостя, оттого что не привык к такому… хамству, нет, не хамству, наглости… нет, даже не наглости, а к такой простоте?.. – пожалуй, да, к такой простоте. И поэтому не знал, как себя вести с ним, как себя поставить.
Его жена в это время сидела тут же в гостиной за большим обеденным столом, и отложив то ли книгу, то ли шитье, улыбаясь, смотрела на Алешу, Алеша тоже улыбнулся ей. И сразу заметил, что жена была значительно моложе мужа, и на вид ей можно было дать лет тридцать пять, не больше.
— Алеша, — представился он еще раз, направляясь к хозяйке. Семен Поликарпович двинулся следом.
— Познакомьтесь, это моя жена, Светлана, — поспешно проговорил он, досадуя на себя за то, что от растерянности позабыл соблюсти правила приличия и не сразу представил свою супругу гостю как полагается,
Светлана снова улыбнулась, взглянув на Алешу. Алеша смотрел на нее, не отрываясь. У Светланы было приятное округлое лицо с мягкими и нежными чертами, длинные чуть вьющиеся русые волосы,, большие серые глаза под темными пушистыми ресницами и большая грудь.
— А ведь мне нравится ваша жена, — неожиданно сказал он прямо.
— Ну, что ж, вот и отлично, — ответил Семен Поликарпович, смутившись.
Он уже начал раздражаться и даже слегка потеть на лбу и на висках оттого, что не знал, как реагировать на поведение этого нелепого гостя. И больше всего раздражался Семена Поликарповича на тот факт, что в его присутствии именно он сам чувствовал себя нелепо, в то время как этот странный юноша держался с ними совершенно спокойно и даже уверенно. Так, будто он сам был хозяином здесь. Семен Поликарпович не знал, как переменить это положение в себе, и его это злило.
— Что собираетесь делать? – спросил Алеша.
Не усмотрев в этом вопросе никакого двойного смысла, Семен Поликарпович ответил:
— Знаете, вообще я инженер, и здесь мне предложили неплохую должность начальника производства на новом заводе, который недавно построили в окрестностях, — вы, может быть, слышали?
Алеша кивнул.
— Так вот, я буду работать на этом заводе, — продолжил Семен Поликарпович, — а жить, я так решил, — и он выделил это «я так решил», — лучше здесь.
— Верно, — согласился Алеша. – Верно решили. У вас и машина есть? – тотчас поинтересовался он.
— Разумеется, — ответил Семен Поликарпович.
Он с трудом сдерживал себя. Ему было неприятно отвечать на вопросы и выслушивать суждения этого юнца, который невесть что о себе возомнил! И с какой стати вообще он должен разговаривать с этим проходимцем? Выставить его за дверь, и дело с концом…
– В наше время без машины никуда, — прибавил Семен Поликарпович, чтобы нарушить неловкое для себя молчание.
— Это хорошо, — ответил Алеша. – Значит, надолго к нам?
— Посмотрим, но думаю, что так.
— Это хорошо, — повторил Алеша.
— Вот дом у вас хороший, — сказал Алеша после паузы, – жена чудесная, машина есть, работа приличная, так?
Семен Поликарпович подтвердил сказанное, а сам уже только и думал о том, как бы побыстрее избавиться от непрошенного гостя.
— Все новое, — прибавил Алеша без вопроса, утвердительно. — А вы знаете, как у нас старики говорят? Что прежде чем начать новое дело, нужно сначала построить храм, — неожиданно сказал он.
— Храм? Какой храм? — не понял Семен Поликарпович.
— Богу то есть, — пояснил Алеша.
— Да, интересно, — Семен Поликарпович поправил на носу очки и посмотрел на Алешу так, как ученый смотрит на муравья, проявившего вдруг чудеса разумного поведения. – И что же?
— Ничего. Я только хотел узнать, известно ли вам об этом и что вы об этом думаете.
— Я думаю? Ничего я не думаю. Как вы себе это представляете, простите? Чисто технически.
— Совсем не обязательно строить настоящий храм, из камня или из дерева или из других материалов, — понятно, что это дорого и доступно далеко не каждому. Но можно построить из бумаги, или в чертежах, или просто в голове. Даже во сне, — прибавил он. – Как угодно, но важно именно возвести этот храм. Вот что.
Выслушав все это, Семен Поликарпович какое-то время молча смотрел на Алешу внимательно-изучающе, отстраненно-заинтересованно, так, словно в нем боролись два чувства: скепсис и раздражение от непонимания происходящего и жадное желание узнать подробности.
— Непременно нужно это сделать, — продолжал Алеша убедительно, — если хотите, чтобы ваше дело процветало и оставалось жить – я не хочу сказать, в веках, — он усмехнулся, взглянув в чересчур серьезное и сосредоточенное лицо Семена Поликарповича, — но столько, сколько вам самому будет угодно.
— А, понятно, все ясно, — ответил Семен Поликарпович. – Спасибо, что предупредили.
Алеша кивнул.
— Я всенепременнейше сделаю так, как вы сказали, — прибавил он.
Алеша снова кивнул.
После минутного раздумья в молчании, Семен Поликарпович вдруг спросил:
— А это все равно, какой храм?
— Что значит, все равно? – не понял Алеша.
— Ну, я не знаю… христианский там, буддийский или мусульманский, я имею в виду.
Алеша посмотрел на него со спокойным удивлением.
— Вашему Богу, наверное, не все равно, — ответил он.
— Ага, вот, значит, как…
ГЛАВА 2
С тех пор, как Семен Поликарпович узнал про храм, эта мысль уже не покидала его. Он думал о том наяву и грезил во сне. Затем Семен Поликарпович заметил, что каждую ночь ему снится один и тот же сон: словно сидит он посреди широкой плоской площадки, которая напоминает чем-то ровно срезанную верхушку небольшого холма, и размышляет о том, как хорошо было бы именно на этом месте построить храм. Стоящий на возвышении, он будет виден издалека и дополнит собой словно незаконченный пейзаж. Как красиво он будет смотреться здесь, среди густых зеленых лесов…
Чем дальше он думал, тем больше мечты и грезы эти наполняли его сердце воодушевлением. Впервые в жизни он, наконец, не сомневался в том, что следует делать, как поступить, какое решение принять. Он словно обрел свою истинную цель на данном конкретном отрезке пути, но все никак не решался приступить к делу. Проблемы было две: Семен Поликарпович ничего не знал о строительстве, и Семен Поликарпович ничего не знал о Боге.
Его богом была наука, физика и математика. Он знал наизусть мантры-формулы и молитвы-законы, и свято верил в то, что мир открыт и познаваем, и что его можно разложить на составляющие, а потом сложить обратно, никак по сути не нарушив, если только найти подходящий ключик, или прибор.
Семен Поликарпович любил приборы и полагался как на Бога на технический прогресс. Но храм науки – что-то типа МГУ — строить ему почему-то не очень хотелось. «Это хорошо в городе, — размышлял он, — а здесь, на природе, среди первозданных лесов нужно построить что-то изначальное…»
Древний дольмен? Или дацан в виде стилизованной китайской пагоды? Или костел с высоким сводом и стрельчатыми окнами из витражей? Или, может быть, мечеть с голубым куполом, выложенным мозаикой и украшенным сорока семью тысячами сверкающих звездочек из хрусталя?..
Семен Поликарпович представлял себе каждое из воображаемых им строений на том месте, которое выбрал для возведения храма, и всякий раз что-то не устраивало его. Внутренний диссонанс Семен Поликарпович не мог высказать иначе, чем словами: «нет, не то, не то…» Наконец, он решил построить православный храм с одним куполом и колокольней с одним колоколом.
Решив, наконец, эту проблему, остаток ночи Семен Поликарпович проспал спокойно, как младенец, и проснулся как никогда отдохнувшим и даже помолодевшим. Затем, целый день сидя в своем рабочем кабинете начальника производственного отдела, он думал вовсе не о делах вверенного ему отдела, но о своих личных делах, а именно: «Как же так получается, что всякий раз ему снится один и тот же сон с продолжением? И как же странно выходит, что в этом сне он как будто и он, но и совершенно не он?»
Данное противоречие казалось Семену Поликарповичу неразрешимым, потому что в реальности он в себе никаких проявлений дополнительной личности не видел и не стремился узреть. А сны… «На то и сны, что в них всякое может привидеться так что и размышлять об этом нечего…» — говорил он себе, и… продолжал размышлять.
* * *
Едва решился один вопрос: что строить, тотчас встал другой: из чего строить. Из дерева? Или из кирпича? Или белокаменную? Или, может быть, из современных материалов: газосиликатный блок, или панели, или бетонный монолит?
Все новейшие технологии Семен Поликарпович в итоге отверг как не отвечающие основной задаче возведения «чего-то изначального», как он определял это для себя. Выбор материала так же имел под собой другие проблемы: где его брать, как доставлять, и как с ним работать.
На вопрос «где брать» лучше всего отвечал стоявший кругом стеной вековой лес. Стало быть, строить нужно бы из дерева, но Семену Поликарповичу представлялось это сложным до чрезвычайности. Как рубить: в лапу или в обло? Да и сруб, глядишь, не всякий поставит, а в одиночку сделать это практически не возможно. Да еще и без единого гвоздя… Нет.
Сложить из кирпича? Тоже дело непростое. Ну, раствор, скажем, изготовить несложно: песок, цемент и вода. Ширина кладки – четыре кирпича, допустим. Фундамент в сечении будет, положим, восьмигранник, сориентированный по сторонам света, вход с востока, по всем стенам окна, купол не маковкой, а шатровый…
За подобными рассуждениями проходила ночь.
Еще одна странность заключалась в том, что наяву Семен Поликарпович не имел ни малейшего представления о тех вещах, о которых рассуждал во сне. Этому он не мог найти рационального объяснения, даже полагаясь на полученное им – довольно обширное – техническое образование. Что-то здесь было не так…
Но вскоре Семен Поликарпович перестал упираться и ломать голову над этим неразрешимым вопросом. Впервые в жизни он решил, что называется, «плыть по течению», и с благодарностью пользовался «удачным стечением обстоятельств», как он это для себя определил.
И как только он принял это непростое для себя решение, так заметил, что дело мигом сдвинулось с мертвой точки, будто какая-то неведомая сила взялась активно помогать ему. Стоило только Семену Поликарповичу решить, наконец, из чего будет строиться его храм, как на следующий день, точнее – ночь, он обнаружил на своей пустой широкой плоской площадке все необходимые материалы и инструмент.
«Так вон оно что, оказывается!» — изумился Семен Поликарпович, сделав для себя очередное открытие и очередной — простой, но неочевидный — вывод о том, что, собственно: «Чего хочешь, то и получишь!» — если сказать совсем уж по-простому. «Главное точно знать, чего хотеть, — резюмировал он ситуацию, — а там, глядишь, оно само как-нибудь выйдет».
Сердце его воодушевилось, когда он понял, что большую часть трудностей на первых порах ему удалось счастливо избежать.
«О, это ли не чудо! С Божьей помощью», — так впервые Семен Поликарпович упомянул имя Бога не всуе.
ГЛАВА 3
Переехав за город, Светлана не оставила своих привычек давно замужней домашней женщины, изнеженной, забывшей, что такое трудности и – настоящая жизнь. Она сама не заметила, как постепенно мир ее сузился до кухни и обедов из десятка рецептов, до уборки в доме и мягких пледиков с запахом лаванды, телевизора и послеобеденного сна с книжкой в руке, которую она всегда читала вполглаза, так что в памяти оставались только отдельные слова и эпизоды, встраивавшиеся в ее поверхностный мыслесон.
Постепенно это состояние распространилось на всю ее жизнь, движения становились все медленнее, мысли короче, желания все более пусты… Она почти перестала выходить из дома, даже за покупками – теперь муж привозил все необходимое из города – и сидела взаперти в прекрасном уютном и очень удобном доме, переставая отличать порой день от ночи, и явь ото сна.
Ей ничего не хотелось более, потому что она и так чувствовала себя счастливой. А счастье в нашей жизни все равно что победа — недоступное-недоступное изменчивое существо, птица, манящая жарким ясным светом, но имеющая два длинных проворных крыла. И победителем является тот, кто смог ухватить свою птицу за хвост и удержать, покрепче! Или хотя бы выдернуть себе пару сияющих перьев.
Победителей, как известно, не судят. Если человек нашел свое счастье, глупо убеждать его в том, что это совсем не то, что ему нужно. Верно?
Алеша стал приходить к ней в гости. Появляясь всегда неожиданно без приглашения и без звонка, он как будто заходил в гостиную сквозь какую-то потаенную дверь, известную и открывающуюся только ему одному. Светлана всегда была рада его появлению, которое никак не стесняло ее, а даже напротив, привносило в жизнь нечто свежее, новое и – странное.
Поначалу она по привычке пыталась развлекать гостя вежливыми разговорами, но быстро заметила, что подобные разговоры Алешу совсем не интересовали. Он молча слушал, не поддерживая беседу, кивал, и смотрел на нее своими большими, как у олененка, темно-карими глазами. Его лицо казалось ей прекрасным.
Светлане было непривычно общаться с таким гостем, и она не знала, как его принимать, но странным образом никогда не чувствовала неловкости рядом с его немногословным присутствием. Он приходил как будто только для того, чтобы быть здесь, с ней рядом, и ничего больше не требовал для себя, потому что этого было вполне достаточно. Его появление напоминало Светлане появление в доме нового домашнего зверька, который преданно ходит за хозяином следом и в то же время живет какой-то своей неведомой жизнью, за которой интересно наблюдать со стороны. Его хочется погладить и угостить чем-нибудь вкусненьким.
— Пойдем, выпьем чаю, — приглашала она.
Алеша соглашался и помогал накрывать на стол в гостиной. Затем они долго сидели друг против друга на стульях с высокими спинками. Светлана угощала его собственной выпечкой и вареньем собственного изготовления, наливала черный крепкий горячий чай. Алеша принимал угощение с благодарностью человека, способного оценить всякое дело и всякий труд по достоинству. Светлана в свою очередь была благодарна ему за это.
— Где ты работаешь? — поинтересовалась она.
— Нигде, — просто ответил Алеша.
— А чем занимаешься?
— Я помощник.
— Чей помощник? – не поняла она.
— Просто – помощник. Я помогаю всем.
— Всем? Как это всем? Всем, кто просит? Или… — она никак не могла нащупать нужное направление мысли.
— Если человек знает, о чем просить, он так же знает, как помочь себе, и может справиться сам, — туманно ответил Алеша. – Я помогаю тем, кто не знает. В основном. А тем, кто просит, тоже не отказываю, впрочем. Мне не сложно.
Светлана кивнула. Она все-таки не совсем понимала, о чем здесь шла речь.
— Тебе за это платят?
— Кто как, — спокойно ответил Алеша.
— Но… — смысл никак не обнаруживался.
— Мне не нужны деньги, — пояснил он.
— Но как же ты живешь? На что?
Алеша посмотрел в ее прекрасные чистые серые глаза с длинными ресницами натурально-черного цвета и усмехнулся.
— Я расскажу тебе, позже.
Она улыбнулась, соглашаясь.
— Возьми еще печенье.
ГЛАВА 4
Каждую ночь Семен Поликарпович возводил свой храм: копал траншею под фундамент, строил опалубку, таскал камни, месил и заливал ведрами раствор… Работа была как будто воображаемая, но самому Семену Поликарповичу так не казалось – уставал он вполне реально, и после ночи поднимался, как после смены, отработанной на стройке. Мысли его путались. Жизнь во сне постепенно стала казаться более реальной, чем жизнь наяву, и, что самое важное, более значимой!
Смену на предприятии он отсиживал теперь как повинность, с трудом сдерживая свои мысли о дальнейшем строительстве. Его основная работа перестала его интересовать, совсем. Разумеется, ни с кем из сослуживцев он не пытался обсуждать странное… – он даже не знал, как назвать – приключение?,. — случившееся с ним.
На языке человека, верящего в фундаментальную науку, все происходящее могло быть обозначено только как «я видел сон» или «мне тут приснилось…» Но с некоторых пор Семену Поликарповичу стало не совсем понятно, кто кого на самом деле «снит»: он свой сон или сон – его самого. По логике выходило все-таки первое, а по ощущениям – явно второе. Теперь «там» была его настоящая жизнь, а «здесь» только времяпрепровождение, необходимость, данность, некая условность бытия.
Если бы Семен Поликарпович взялся бы однажды описывать словами то, что с ним происходило, он, скорее всего, сам с собою не согласился, потому что в словах и определениях содержалось бы невозможное для него противоречие. Но он и не собирался облекать свой опыт в слова, и задачи такой перед собой не ставил. Он просто принимал то, что происходило, отказавшись подыскивать какие бы то ни было разумные объяснения.
* * *
Когда фундамент был залит, Семен Поликарпович присел отдохнуть на краешек не пошедшей в работу доски. Он закурил сигарету и, довольный, любовался на проделанную им большую работу. «Теперь нужно дать застыть, — думал он. – А чтобы хорошо взялось, крепко, неплохо было бы еще пролить его водой как следует, да не один раз. Но где столько воды возьмешь? Тоже проблема. Из ближайшего ручья можно, конечно, натаскать, но это какой труд! Каждое ведро тащить в гору. Но что делать, придется. Господи Иисусе Христе сыне Божий, помилуй мя грешнаго, — вырвалось вдруг у него само собой, и Семен Поликарпович даже не успел удивиться, откуда произошли в нем эти святые слова, из какого корня проросли сквозь него наружу, к Небу.
* * *
На следующий день зарядил дождь. Было видно, что дождь затяжной, на сутки, а может и более. Семен Поликарпович сидел на своей дощечке, укрывшись куском полиэтиленовой пленки, и наблюдал, как еще одну трудную часть работы совершал за него Господь. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас», – твердил он про себя, и сердце его наполнялось спокойствием и умиротворением. «Все в руках Божиих», — думал Семен Поликарпович спокойно, и мысль эта больше не казалась ему надуманной, как раньше.
ГЛАВА 5
Алеша любил приходить к Светлане в то время, когда она отдыхала после обеда, лежа с книжкой под пушистым пледом на просторной кровати. Он тихо появлялся из своей потаенной двери, бесшумно ходил по коврам, перебирал и рассматривал какие-то вещички на полочках, и разговаривал вполголоса.
Странное состояние полусна-полуяви окутывало их и все вокруг, отчего и пространство и время, запертое в нем, преображались, сливаясь воедино, и замирали, начиная существовать в своей особой реальности. Это было немного похоже на гипнотический транс, немного на сон наяву. Все, что происходило там, сложно было назвать происходящим в действительности, так как оно не имело продолжения после «пробуждения».
Что именно не имело продолжения, трудно было определить. Сны можно помнить, но вряд ли возможно увидеть их вновь… Алеша был мастером таких снов. Эти сны надолго оставались в памяти, сохраняя неодолимое желание погрузиться в них снова. Они рождали в душе ощущение, похожее на счастье как бы осознанное задним числом: когда ты только вспоминаешь, как был счастлив когда-то, но в реальности никогда никакого счастья как будто бы не было…
Когда Светлана дремала, Алеша осторожно садился рядом с ней на кровать поверх одеяла. Словно избалованный непослушный щенок, которому все прощается за его слепую и доверчивую любовь к хозяйке, он не знал, что такое запрет, неловкость или стеснение. Он проявлял себя наивно, искренне и открыто.
Ему достаточно было ее присутствия рядом, ее запаха – теплого и нежного аромата цветущего персика, смешанного с запахом его отражения в воде. Тонкая прядь волос, краешек уха… Ресницы вздрагивали – ей что-то снилось – он убирал руку, затем осторожно касался вновь.
Когда Светлана просыпалась, то обнаруживала, что Алеша бесшумно ходит по дому, рассматривая безделушки, перелистывая случайные книги. Некоторое время она наблюдала за ним, полагая, что он не знает о ее пробуждении. Его присутствие наполняло ее сердце любовью и нежностью, и она немного стеснялась своих чувств… хотя и не воспринимала этого странного мальчика как нечто чужеродное в своем доме, в своей душе и в своей жизни.
Между сном и явью Светлана пребывала в мечтах, и мечты эти превращали только что виденный ею сон в реальность. Точнее, она мечтала о том, чтобы так однажды случилось. И мечты эти были еще прекраснее сна.
Затем и сон, и мечты постепенно рассеивались, отпуская Светлану в окружавшую ее действительность Алеша чутко улавливал этот момент, и только тогда явно обнаруживал свое присутствие. Он оборачивался и смотрел на Светлану своими темными проницательными глазами, и тогда ей казалось, что он видит все, что ей снилось.
— Кажется, я задремала, — говорила она, скрывая улыбку, адресованную только что виденному сну. – Пойдем, выпьем чаю.
Сидя в гостиной, Алеша пил крепкий горячий черный чай, а Светлана тем временем разглядывала его, стараясь узнать, что же он за человек, и что есть в нем такого, что делает его таким… таким… Она никак не могла понять.
— Кем ты раньше работал? – спрашивала она. – Кто ты по профессии? Алеша смотрел на нее своими спокойными глубокими черными глазами и отвечал серьезно:
— Я был жокеем.
Светлана смотрела на него: она верила и не верила.
— Жокеем? А потом?
— Потом ипподром закрыли, и я ушел.
— А потом? Что ты делал потом?
— Ничего, — Алеша посмотрел на нее очень прямо, так что Светлана даже немного смутилась.
«Может быть, случилось что-то такое, о чем он не хочет говорить со мной», — подумала она.
— С тех пор я просто помогаю людям в их делах. Ничего другого мне не нужно, — сказал Алеша как бы в ответ на ее невысказанный вопрос.
Светлана задумалась. Она никак не могла понять. В разговорах с ним она все время пыталась нащупать какие-то твердые незыблемые опоры, но ответы Алеши все время вытекали как песок сквозь пальцы, и разжимая ладонь, Светлана видела лишь пыль, которую тотчас уносило ветром, и в итоге совсем ничего не оставалось.
— Чтобы помогать всем, надо все уметь, — рассуждала она. — Неужели ты все умеешь делать? — Светлана ожидала и не ожидая получить задуманный ответ.
— Я умею необходимое, — ответил ей Алеша. – Чаще всего этого бывает достаточно. Недостаточно обычно времени и внимания, которые ты можешь уделить своему делу. Остальное — дело техники, — он усмехнулся и снова посмотрел на нее так, что ей показалось, будто прямо сейчас он знает о ней в сто раз больше, чем она сама только стремится разузнать о нем.
Светлана улыбнулась в ответ.
— Это правда? – проговорила она, так и не решив до конца, как ей стоит относиться к его словам – верить или нет?
Вместо ответа Алеша вдруг предложил:
— Хочешь, пойдем сегодня со мной.
— Куда? – удивилась Светлана.
— Немного поможем людям, — просто ответил Алеша.
Светлана была готова согласиться, но… это было так неожиданно, и как бы это сказать: совсем не в ее правилах. Она не любила экспромты. Различные авантюры не слишком привлекали ее даже в юности, а теперь она и вовсе предпочитала неизвестности — известность.
Ей не хотелось никуда идти, но очень хотелось побольше узнать об Алеше, чтобы его загадочная жизнь приоткрылась перед ней так же, как перед ним открывался ее дом.
— Ну, хорошо, пойдем, — согласилась Светлана, и сама испугалась… И вдруг осознала со времени переезда в загородный дом она еще ни разу никуда не выходила! А на дворе уже стояло лето! — Только, наверное, мне нужно будет переодеться? Что лучше надеть? — спросила она.
— То, что не жалко будет испачкать, — ответил Алеша.
ГЛАВА 6
Алеша со Светланой отправились на бывший ипподром. По дороге Алеша рассказал, что с тех пор, как закрыли тотализатор, обширное скаковое хозяйство было распродано по частям мелким частным владельцам. Скачки больше не проводились, зато появилось много любителей верховой езды.
Каждое слово из скупого Алешиного рассказа разворачивалось в воображении Светланы как целый город из табакерки. Все это был так далеко от нее, что в самом деле походило на сказку. Она никогда не видела ни лошадей, ни коров, ни овец, ни даже кур живьем и вблизи, никогда не бывала в деревне и даже загородом на природе… И вот большие ворота центрального входа ипподрома распахнулись перед ней, открывая вход в новый таинственный и удивительный мир.
Здесь все было другим: другой воздух с удивительным ни на что не похожим запахом опилок, навоза, конского пота, сырого песка и свежескошенной травы; другие звуки, разносившиеся гулким эхом посреди другой тишины; другие люди, и — лошади! Лошади были тут повсюду, и их количество показалось Светлане невообразимым.
Они с Алешей шли по широкой асфальтированной дороге вдоль высокого и длинного здания манежа с большими окнами почти во всю стену, и часто на пути им попадались всадники или пешие, ведущие лошадей в поводу. Казалось, Алешу тут знали все. И все относились к нему уважительно. Одни просто кивали в знак приветствия, другие останавливались, чтобы сказать пару слов. Их лошади нетерпеливо топтались на месте, гулко цокая подковами по асфальту, отфыркивались и махали хвостом. Светлане они казались просто огромными! Жутковатые существа, к которым страшно приблизиться Невольно она смотрела на Алешу, пытаясь представить себе, как этот худосочный мальчик мог бы справиться с таким мощным чудовищем, и никак не могла представить. «И как можно это любить? Зачем?» — думала она.
Когда они проходили мимо очередных ворот в живой изгороди, отделявшей асфальтовую дорогу от большого песчаного плаца, оттуда вдруг послышался крик:
— Алеша! Алеша! Иди сюда!
Алеша тотчас свернул в ворота и, выйдя на плац, приблизился к группе стоявших на бровке людей. Светлана послушно следовала за ним, не говоря ни слова.
Люди, одетые в костюмы для верховой езды, держали в руках шлемы и стеки. Они приветствовали Алешу радостно и добродушно, хотя не без шуток, показавшихся Светлане довольно грубыми. Но ее присутствия, казалось, никто не замечал, все эти люди смотрели сквозь нее, как сквозь прозрачную воду. Это тоже показалось ей довольно грубым, но в то же время и спасительным. Ей совсем не хотелось знакомиться с этими неприятными людьми. Алеша же и не подумал ее представить.
Пожилой мужчина — по-видимому, тренер — с седыми усами на сильно потемневшем от солнца лице очень тепло поздоровался с Алешей, почти по-родственному похлопав его по плечу.
— Подсядь на коня, будь другом, — попросил он.
Алеша хмыкнул в ответ:
— Я больше не ездок. Так, посмотреть только…
— Так ты сверху и посмотри! — тренер посмеивался сквозь усы.
Кто-то тем временем кричал кому-то на поле, чтобы ехал «сюда!».
Алеша, засловнившись рукой от солнца, молча смотрел на приближающегося всадника верхом на темно-гнедом разгоряченном коне.
Когда подвели коня, он легко вскочил в седло, и, разбирая поводья, спросил:
— Чего делать-то?
— Вперед продвинь! Замыкаться стал, боюсь так вообще встанет… — тихо сказал тренер, удерживая коня за узду, пока Алеша подгонял стремена.
Красивый тонконогий конь гнул шею и плясал под Алешей, переминаясь с ноги на ногу, поднимаясь на дыбки, осаживая и принимая в сторону. Алеша сидел на нем так, словно был продолжением этого беспокойного конского тела, совершенно не мешая ему совершать эти замысловатые движения и в то же время незаметно сдерживая.
— На, возьми хлыст! — предложил кто-то из группы, протягивая короткий тугой стек.
— Не надо, сейчас сам пойдет, — сказал тренер. – Алешу все лошади любят.
И верно, через несколько минут конь без сопротивления легко и прямо двинулся рысью, высоко поднимая и выбрасывая длинные ноги. Красивое движение лошади притягивало взгляд, и Светлана смотрела, не отрываясь, затаив дыхание то ли от страха, то ли от восхищения. Затем конь пошел галопом.
— Зайди на барьер! – крикнул тренер. – Вон, хоть «чухонец» попробуй.
Алеша завел коня на широкий вольт и направил на барьер. Конь легко перемахнул через препятствие, потом резко отбил задом и хотел было тут же рвануть вперед, но Алеша спокойно удержал его, сделал новый круг и завел на препятствие снова. В этот раз все прошло гладко, и Алеша ослабил повод и огладил коня. Конь сразу вытянул шею и пошел размашистой свободной рысью. Тогда Алеша вернулся к бровке, спешился и отдал поводья.
— Надумаешь вернуться, у меня всегда есть для тебя место! — сказал тренер.
— Нет, — улыбнулся Алеша. — Я давно отошел от этих дел.
— Неправда! — тренер обнял его по-отечески. — Неправда! Человек, который знает лошадей, никогда от них не уходит.
Алеша ничего не ответил.
— Нам пора, — только и сказал он.
Светлана пребывала в восхищении от увиденного. Красота и грация лошади и мастерство Алеши, в котором было так много легкости и так много простоты, поразили ее. Она увидела совершенно другой мир. И вдруг этот мир засиял для нее!
Неожиданно она ощутила огромную радость — словно каждой клеточкой души — как в детстве! Эту радость доставляли теперь: и каждый шаг по ровной асфальтовой мостовой, и каждый звук, уловленный чутким ухом, и каждое дуновение теплого ветерка, едва коснувшегося щеки и шевельнувшего волосы, и каждый новый незнакомый запах, и яркий солнечный свет, – все это она жадно вбирала пустой, словно разом освободившейся от старого хлама душой. И этой чистой душе вдруг открылось, что мир велик, прекрасен и в нем есть место всему!
* * *
На конюшне, куда они пришли, Алешу уже ждали. В проходе стоял человек в грязном комбинезоне, неопределенного возраста и такой же неопределенной внешности. Рядом с входом был припаркован грузовик с открытым капотом и откинутыми бортами.
— Я нашел, где можно взять дешевле, — сказал ему Алеша без предисловий, будто в продолжение прерванного минуту назад разговора. – Но там только россыпью…
— Россыпь не пойдет, — перебил его незнакомец.
— Мешки есть? На месте и засыплем, — ответил Алеша со своим обычным спокойствием и той отрешенностью, с какими он умел проходить сквозь ситуации, как сквозь ту самую невидимую дверь, никогда в них не погружаясь, так что грубость и чернота жизни, казалось, совершенно не касались его.
— Три тонны? С ума сошел? Сколько это возиться?
— Тебе-то что? Как управимся, так и управимся, — ответил Алеша, — не горит ведь.
Его собеседник пожал плечами и обернувшись, мельком глянул на Светлану, молча стоявшую поодаль, скромно засунув руки в карманы широких летних штанов.
— Ну-ну. Дело твое, Алеша.
Помолчав, он прибавил:
— Ладно, еще пару человек тебе дам. До вечера, думаю, разгребете, — в его словах прозвучала скрытая ирония. Но Алеша внимания на это не обратил.
Через некоторое время к ним подошли двое парней. Один был невысокого роста, коренастый, рыжеватый, с плоским веснушчатым лицом. Он поминутно улыбался, и его улыбка с мелкими кривыми зубами была похожа на дырку в мешке. Второй напротив был серьезный, стройный, темноволосый. Его лицо являло пример «идеальной гармонии неидеального», как определила для себя Светлана. Довольно неправильные сами по себе черты были совершенным образом подобраны друг к другу, так что создавалось ощущение красоты, рождающейся в моменте, в движении. «Такие лица, наверное, любят художники», — подумала она, глядя на него.
Закинув лопаты и свертки с мешками в кузов грузовика, парни закрыли борта и ловко запрыгнули внутрь Алеша закрыл капот, помог Светлане забраться в кабину, сам сел за руль и завел мотор.
Они долго ехали по какой-то извилистой пустынной дороге, время от времени переходившей в проселок. Светлана молча смотрела на пейзаж за окном, и сердце ее наполнялось радостью от каждого взгляда.
Что такое природа, она давно позабыла, а точнее, и не знала никогда. Теперь же глядя на широкие поля и луга, расстилавшиеся кругом и обрамленные, словно ковры бахромой, кромками леса, она как будто впивала глазами всю эту красоту как воду из чистого родника. И ей хотелось пить и пить! Так иссохло ее сердце за годы жизни в том уютном замкнутом мире, который она сама своими руками так заботливо создавала для себя.
Парни в кузове постоянно что-то пели-орали во все горло, поминутно прерывая пение взрывами смеха. Светлана подивилась этакой молодецкой удали и силе здорового тела, не обремененного лукавым умствованием и знающим, казалось, на земле лишь радость.
А ее изнеженная и ослабшая, засохшая и сморщившаяся душа не могла никак справиться с той массой новых впечатлений, нахлынувших на нее мощной глубокой волной.
Простое созерцание широты раскинувшихся кругом полей, прорезанных узкой линией совершенно пустой дороги, уходящей за горизонт, потряхивание машины на ухабах и сильные громкие голоса, поющие глупые куплеты – даже этого было чересчур: сердце переполнилось восторгом до отчаяния, и за этим пределом оставалось только разрыдаться или так же броситься орать похабные частушки, позабыв, наконец, обо всем.
Светлана, как ей казалось, не могла позволить себе ни того ни другого. Единственное, на что она отважилась, это молча прикоснуться к Алешиной руке, в тайной надежде, что его чуткое сердце сможет проникнуть во все хитросплетения неожиданно охвативших ее чувств и поможет разобраться, найти единственный выход…
* * *
Машина остановилась возле распахнутых ворот. Выйдя из кабины, Светлана заглянула внутрь. В проходе конюшни вровень с решетками закрытых дверей пустых денников огромной горой было насыпано зерно! Невероятное количество этого золотисто-желтого чистого зерна произвело на Светлану неизгладимое впечатление. Казалось, что зерна этого хватит на всю жизнь!
Побросав на землю мешки и лопаты, парни вылезли из кузова. Алеша сказал им, что можно начинать ссыпать овес в мешки, а сам он пойдет пока уладит дела с хозяином.
— Твоя что ли? – украдкой спросил темноволосый парень, оглядываясь на Светлану, и в его вопросе прозвучало недоверие вперемешку с завистью.
— Нет, просто соседка, — ответил Алеша без всякого выражения.
— Хм, — глаза темноволосого парня тотчас озарились радостным внутренним светом. Алешиного равнодушия, деланного или настоящего, он не понимал и уж точно не разделял. — Вот, значит, как…
— Ты это, полегче там, — тут же осадил его Алеша, словно взыгравшего давеча скакуна. – Без шуток.
— Ага, — глаза парня не утеряли того радостного блеска, и он еще раз посмотрел на Алешу, пристально, пронзительно и пристрастно. – Понял.
— Ничего ты не понял, — Алеша усмехнулся и направился прочь на поиски никому неведомого хозяина этой богатой россыпи зерна.
Светлана держала открытый мешок, а ребята двумя лопатами по очереди ловко сыпали в него зерно. Работа спорилась. Один мешок быстро наполнялся, его оттаскивали к машине и принимались за новый. Светлане все это было в новинку, и неожиданно ее охватила новая радость – никогда не ведомого физического труда. Она ощущала ее каждой клеточкой своего тела, и это было похоже на то, как будто каждая клеточка радостно пела. Под напором этого чувства, непременно рвущегося изнутри к выражению в чем-то: в слове ли, в движении ли, в песне, – Светлана ощутила, как стали вдруг рушиться те спасительные барьеры, которые она так старательно выстраивала вокруг себя всю свою жизнь…
Темноволосый парень улыбался, глядя на нее открыто и насмешливо. От этих взглядов бледные щеки Светланы покрывались легким румянцем. Она сама от себя не ожидала такой глупой реакции на еще более глупые слова.
Никогда раньше ей не приходилось общаться с подобными людьми: она не понимала, как держать себя с ними, не могла отличить, что говорилось в шутку, а что всерьез, и никогда не знала, как нужно ответить.
В своем окружении Светлана привыкла думать, что у каждого поступка непременно есть причины и следствия; что каждое слово и каждое действие обязательно имеет определенное значение, но здесь все выходило по-другому…
Алеша — единственный надежный проводник между этими двумя мирами, — никак не возвращался, и поначалу Светлана тревожилась оттого, что его так долго нет, но постепенно тревога ее сменилась желанием, чтобы он задержался где-нибудь подольше и чтобы этот день не закончился, никогда…
Она совершенно позабыла о времени и о том, что не приготовлен еще дома ужин и не выглажено белье. Теперь время утеряло для нее свое главное качество регулировщика жизни, и равные промежутки часов и минут вдруг перестали ощущаться как равные. Время стало неделимым потоком неразрывного ощущения «сейчас»: каждое прожитое мгновение спокойно и безвозвратно уходило в прошлое, а в будущем не было ничего, кроме настоящего; каждая минута могла вмещать в себя час или пролетать за одну секунду, – больше это не имело никакого значения.
* * *
Вернувшись домой в самый поздний наипозднейший для себя час, Светлана обнаружила, что волновалась напрасно: Семена Поликарповича до сих пор дома не было. «Опять случилось что-нибудь на заводе», — подумала она и, приготовив ужин на скорую руку, уселась ждать мужа за накрытым столом.
Привычная в таких случаях книга сегодня в руки не шла – Светлана была занята своими мыслями. Она проживала весь этот огромный волнующий день, наполненный до краев души радостью, счастьем и чем-то таким, что она никак не могла верно определить для себя, но могла только проживать — снова и снова…
Услыхав шорох шин под окном, Светлана вышла на террасу встречать мужа. Во все то время, пока она помогала ему разложить вещи, подавала еду, убирала тарелки и заваривала свежий чай, она стремилась поделиться с ним той новой живой искрой жизни, которая теперь возгорелась в ней.
Но Семен Поликарпович слушал невнимательно, кивал невпопад и все повторял это свое вечное «ну-ну».
— Проблемы какие-то на работе? – сердечно спросила она, прервав на полуслове свой вдохновенный рассказ.
— Нет-нет, — встрепенулся, словно проснулся вдруг Семен Поликарпович. – Все нормально, милая. Просто устал. Спать, пожалуй, пойду.
Ни проблемы на работе, которые к несчастью действительно были, ни глупые разговоры жены не вызывали больше в Семене Поликарповиче того участия, как принято было от него ожидать. Теперь он был занят собственным делом. Он строил свой храм.
ГЛАВА 7
Заложив прочный фундамент, Семен Поликарпович перешел к следующему этапу строительства – к кладке. Он долго не мог решить, каким образом класть кирпич: со скрытым рядом, с забутовкой или равнослойно, как разделывать швы, как верно рассчитать чередование ложков и торчков – в общем, вопросов было много. «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого», — думал Семен Поликарпович, замешивая раствор, в тайной надежде на то, что Господь поможет ему и на этот раз.
С некоторых пор Семен Поликарпович не приступал к делам без молитвы. «Нужно настроить свое сердце на Божий труд, тогда и рукам работается легче», – так однажды заметил он и трудился с тех пор не только руками, но и душой. Святые молитвы, никогда до того не слыханные им, сами собой нарождались в сердце и приходили на уста. Семен Поликарпович давно перестал удивляться этому, зато теперь удивлялся другому: как жил столько лет, буквально не ведая, что творит, не думая ни о чем, в суете, в заблуждении.
«А ведь как был прав Алеша, — подумал Семен Поликарпович, с некоторым даже смущением в душе вспоминая свои разговоры с ним и тот тон, который сам он для себя принял, ту позицию просвещенного наукой разума, который сам наделяет себя правом судить, что единственно есть верно, а что ложно, и правом отрицать как несуществующее все неохваченное им. – Видно, сам Господь послал мне этого мальчика, не иначе».
Поначалу кирпичи ложились криво, и Семену Поликарповичу никак не удавалось выровнять их, как он ни старался. Он натягивал нитку по горизонту и по отвесу, проверял себя стократно, но результат не радовал. Трудное это дело. Мастерок в руке никак не лежал, раствор то и дело тек мимо, грязно заляпывая кладку, кирпичи валились из рук, никак не хотели становиться по местам, вровень друг с другом. Семен Поликарпович глядел на дело рук своих, вздыхал, разбирал, отирал кирпичи травой и ветошью и клал заново без раздражения и без отчаяния в душе. «Дурное дело нехитрое, — говорил он себе, — а тут придется потрудиться, пока науку эту освоишь. Ничего не поделаешь, такова жизнь».
— Бог в помощь, — вдруг услышал он за спиной голос, показавшийся ему знакомым.
Семен Поликарпович обернулся, держа неловкий мастерок в одной руке и непослушный кирпич — в другой.
— Ах, Алеша, это ты! Но откуда?
— Вот, пришел проведать, — ответил Алеша, приветливо улыбаясь, — узнать, как дела, не нужна ли помощь.
Семен Поликарпович отложил инструменты своего труда и сошел к Алеше со своей недоделанной стены.
— Здравствуй, друг мой! Рад тебя видеть, — он пожал протянутую Алешину руку. – Какими судьбами? Как ты здесь оказался?
— Пришел проведать, — снова сказал Алеша так, словно это было в порядке вещей. – Помочь, может, что нужно.
Семен Поликарпович гостеприимно замахнул рукавом дощечку:
— Присядь, — пригласил он.
Сам сел рядом, вытащил пачку сигарет, предложил Алеше, но тот отказался.
— Видишь, какое дело, — сказал Семен Поликарпович без продолжения.
Алеша молча кивнул.
Семен Поликарпович безмолвно курил, с наслаждением выпуская клубы дыма. Когда сигарета закончилась, и он затушил бычок и спрятал под дощечку, использовавшуюся вместо лавки, Алеша сказал:
— Пойдем, помогу тебе. Покажу, как делать.
Семен Поликарпович послушно поднялся и направился вслед за Алешей.
Первым делом Алеша проверил раствор.
— Гуще замешивай, — сказал он.
— Да я боюсь встанет…
Алеша приготовил смесь, как нужно, без дальнейших объяснений.
— Как класть решил? – спросил он следом.
— Да вот… — Семен Поликарпович мог ответить только «как получится», но отчего-то вдруг перед Алешей стало ему стыдно так говорить.
— Хорошо, смотри.
С этими словами Алеша занял его место на стене, взял мастерок, ведро с раствором и кирпич.
— Смотри, — повторил он, и ловкими точно рассчитанными движениями настоящего мастера принялся выкладывать ряд. Работал он вроде бы не быстро, без суеты и напряжения, с которыми сам Семен Поликарпович боролся с кирпичом и раствором, но выходило споро, ровно, чисто, красиво. Семен Поликарпович невольно загляделся.
— Ты понял, как делать? – спросил Алеша.
— Да, кажется… — неуверенно ответил Семен Поликарпович.
— Поднимайся сюда, — позвал его Алеша, и когда тот поднялся, стал учить: — Становись вот здесь.
Алеша встал за спиной Семена Поликарповича, взял его руки в свои и стал продолжать свою работу руками Семена Поликарповича. Семен Поликарпович в свою очередь удивился силе и ловкости державших и направлявших его рук, и вдруг он ощутил, словно бы их точность и спокойное равновесие движения передалось ему, как электричество по проводам. Как только это произошло, Алеша отпустил его.
— Теперь сам попробуй, — сказал он.
— Я понял, понял, как делать, — ответил Семен Поликарпович так воодушевленно, словно совершил какое-то значительное научное открытие. – Понял!
Он стал самостоятельно продолжать класть кирпич за кирпичом, целиком охваченный этим процессом. Поначалу выходило у него не так ловко, как с Алешиной помощью, но все же и не так неуклюже, как до того. Закончив ряд, он слез со стены, и оценил работу.
О! Сердце его запело, наслаждаясь увиденным: как хорошо!
Он хотел было поблагодарить Алешу за науку, огляделся, но Алеши нигде не было. Семен Поликарпович расстроился, созерцая в душе свою черствость и свой эгоизм, как ему казалось:
— Вот старый дурак! – корил он себя. – Так увлекся делом, а про Алешу-то и думать забыл. Старый дурак и есть.
ГЛАВА 8
Сколько бы теперь Алеша ни приходил к Светлане в послеобеденный час, она никогда не спала. Сидя за столом, она старательно писала что-то в тетради.
— Что ты пишешь? – спрашивал Алеша, усаживаясь напротив нее за стол.
— Ах! – от неожиданности Светлана вздрагивала и тотчас закрывала тетрадь. – Так …ничего…
По ее прекрасному, молодому, но и еще помолодевшему лицу, по смеху без причины и такой же беспричинной тоске, Алеша понимал, что Светлана пишет о любви.
Он наблюдал, как на глазах она менялась, сбрасывая с себя надетый однажды образ молчаливой и незаметной жены уважаемого мужа с медленным надушенным полным белым телом, обернутым в мягкие подушки, пледы, одеяла, скатерти и ковры.
Алеша молча сидел, ожидая, пока Светлана отрешится окончательно от своих сокровенных мыслей и снова вернется в ту реальность, в которой он ждал ее. С ее легким характером это происходило довольно быстро.
— Давай чаю выпьем? – неизменно предлагала она. – Я блинчиков напекла, с яблоками.
Алеша соглашался и как обычно помогал накрывать на стол.
— Пойдем сегодня? – спрашивала Светлана как бы между прочим.
Алеша утвердительно кивал.
И тогда она оживлялась, принималась что-то говорить, рассказывать, смеяться своим исключительно приятным нежным смехом, напоминавшим легкие морские волны, набегающие на берег одна за одной.
Глядя на нее, Алеша думал о том, как редко встречаются люди, абсолютно гармоничные во всех своих проявлениях: в любви, в гневе, в печали, в радости и даже в измене. Он не мешал ей и всего лишь делал то, что от него требовалось.
Светлана же с удивлением обнаружила для себя в Алеше человека, рядом с которым она могла быть ровно такой, какая она есть. И тогда с еще большим удивлением она обнаружила себя такую, какую сама никогда не знала, точнее, не помнила. Всю жизнь она испытывала на себе чье-то влияние, терпела чье-то участие, стремилась соответствовать: каким-то правилам, приличиям, положению, ситуации и проч., — даже не замечая, как по капле сдвигались границы ее настоящей живой души, уступая место шаблонам. Алеша же был для нее зеркалом, в котором она спокойно видела себя как есть, и это было ни хорошо, ни плохо, а просто так было.
* * *
Тайная любовь Светланы была горяча, как пожар. Наблюдая со стороны, Алеша понимал, что жаркий костер этот быстро прогорит, а пепел развеется безвозвратно, и никакого продолжения там, конечно же, не будет. Но продолжение непременно будет в другом. Потому что впервые в жизни душа Светланы осмелилась сбросить с себя все оковы и наконец отправилась делать то, что ей было делать необходимо больше всего на свете.
ГЛАВА 9
На утро Семен Поликарпович проснулся воодушевленным – его ночная смена удалась: он освоил мастерство кирпичной кладки и возвел два отличных ровных ряда храмовой стены. Жаль, что ночь пролетела так быстро…
Умывшись и одевшись, он вышел в кухню, где Светлана готовила ему завтрак. Семен Поликарпович посмотрел на это дело, на утреннюю газету на столе, на жену в халате, на яичницу с беконом — и понял, что воодушевление его на реальную жизнь больше не распространяется. И даже как будто наоборот…
Он вспомнил, что нужно теперь ехать ему на завод, что там проблемы и, скорее всего, неразрешимые, как давно уже понял Семен Поликарпович, и посему никаких особых усилий по введению каких-то там временных мер предпринимать ему не хотелось. Не хотелось вникать во все это. И уж тем более не хотелось думать о том, что он станет делать, если завод вообще закроют, временно или навсегда.
Он посмотрел на жену и вдруг необычайно ясно узрел, что в ней что-то критическим образом изменилось. Что конкретно изменилось, Семен Поликарпович определить точно не мог, но то было и не важно. Важно было другое: его вдруг озарило ясной догадкой, что ни сердце ее, ни ум, ни тело больше ему не принадлежат…
Эта отчетливая мысль странным образом не пробудила в Семене Поликарповиче никаких сильных чувств, а всего лишь дополнила общий фон тоски, никогда до того ему не ведомой.
«Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша», — подумал Семен Поликарпович и с тем, не доев свой завтрак и даже не развернув газеты, вышел во двор.
На дворе он неожиданно столкнулся с Алешей.
— Здравствуй, Алеша! – тепло и радостно поприветствовал его Семен Поликарпович. – Как дела, друг мой? – он хотел было тотчас исправить свою былую оплошность и поблагодарить Алешу за помощь, но вовремя осекся, сообразив, что то было во сне, в его сне, и что Алеша к этому сну не имеет никакого отношения. Возможно…
— Здравствуйте, Семен Поликарпович, — ответил Алеша, ничем не поддержав его радушный тон. – Вы сегодня рано.
Алеша и говорил, и вел себя как обычно, но сегодня Семен Поликарпович посмотрел на него как будто другими глазами, словно узнал в нем другого человека, которого Алеша сознательно скрывал внутри себя. И он хотел бы вновь поговорить с тем Алешей, который приходил к нему во сне. А с этим он не знал, как быть.
— Да вот, вышел воздухом подышать, — ответил он неопределенно.
— А, — сказал Алеша.
Помолчали.
Семен Поликарпович испытывал какое-то странное неудобство и напряжение в присутствии «этого» Алеши, а сам Алеша напротив держался как всегда запросто.
— Как ваша работа? – спросил он, и Семен Поликарпович чуть не вздрогнул от этого вопроса и едва не спросил: «Какая именно?», но удержался буквально на самой границе известного ему здравого смысла.
— Потихоньку, — ответил он, — продвигается.
— Рад слышать, — ответил Алеша и улыбнулся.
В улыбке Алеши Семену Поликарповичу показалась усмешка и он подумал тотчас: «Да ведь он все знает, он был там, сам собою был!» Потом ему пришла другая мысль: «А что, если то, что со мной происходит, и не сон вовсе?» Он украдкой посмотрел на свои руки – но не похоже было, что бы эти руки знали черную работу. Затем он посмотрел на Алешу. Никакого ответа не было написано на его лице, и Семен Поликарпович окончательно смутился.
Как хотелось ему теперь же открыть Алеше сердце и спросить, выведать все, как есть, и все рассказать, что на душе, поделиться… но что-то мешало ему поступить таким образом, скорее всего – его же собственная мысль о том, что делать этого не стоит, потому что…
Мало ли куда нелепые фантазии могут завести человека. А нужно смотреть на вещи здраво, не позволять себе слабости и не надеяться на чудо. И не думать, что реальный мир может вдруг сам собою измениться черт его знает в какую сторону.
Семен Поликарпович окончательно пришел в себя. Странное наваждение рассеялось.
— Ну, будь здоров, — сказал он Алеше, собираясь снова зайти в дом.
— Да, до встречи, — ответил Алеша, и этот его ответ снова показался Семену Поликарповичу подозрительным.
«Сказал бы он «до свидания» — другое дело, — думал он, — а тут «до встречи», с чего бы? Ведь не было у нас с ним никаких встреч. Зачем же тогда говорить?»
Семен Поликарпович понял только одно: что окончательно запутался, и усилием воли прекратил дальнейшие рассуждения на эту тему. Он сел в машину и поехал на работу.
ГЛАВА 10
Каждый день Семен Поликарпович неустанно работал на своей стройке. Чем больше разваливалась его новая жизнь, ради и во имя которой он, собственно, и взял на себя этот большой труд, тем только с большим усердием возводил он стены своего храма.
Пресвятая Троице, помилуй нас; Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша, имене Твоего ради. Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присно и вовеки веков. Аминь.
Алеша приходил к нему помогать. С тех пор, как Семен Поликарпович отважился открыть ему свое сердце, Алеша стал его другом. Он приходил почти каждый день – или каждую ночь – стоял под стеной, подавал Семену Поликарповичу необходимый инструмент, подносил раствор и всегда охотно отвечал на вопросы. Сам по себе Алеша был немногословен, и если его не спрашивали и ни о чем не просили, сидел спокойно на дощечке и смотрел, как движется дело и в какую сторону.
Семен Поликарпович был несказанно рад этой дружбе. Он старался ничем не проявлять своих чувств, но внутри ощущал бесконечную счастье от этих встреч, даже если большая часть времени проходила в работе и в молчании. Одно только присутствие Алеши рядом наполняло его сердце душевной теплотой и радостью, светлой, как летнее небо. Он ощущал, что не один больше и что дело, которое он совершает, возможно, единственное из всего, сделанного им, не пропадет всуе, не изветшает, не истратиться, не потеряет свой смысл даже тогда, когда он закончит его и отрешится от сделанного ради чего-то другого.
Дух Семена Поликарповича укрепился верой, не только в Господа нашего Иисуса Христа и Пресвятую Деву Марию, но и в себя самого как часть великого божественного Провидения. Своей заслуги, однако, он в том не замечал.
Часто глядя с высокой стены вниз на Алешу, который сидел под ней в спокойствии и молчании, словно погруженный в свои глубокие мысли, Семен Поликарпович непременно ощущал в нем какую-то незримую силу и поддержку, которую эта сила оказывала ему. «Странный мальчик, — думал Семен Поликарпович, — и славный».
Мальчиком Семен Поликарпович называл Алешу только про себя и больше по привычке – по возрасту, но на самом деле мальчиком его никак не считал. Было для него в Алеше нечто удивительное, как будто был он без возраста – человек – и содержал в себе личность, по силе превышающую личность Семена Поликарповича многократно, отчего сам Семен Поликарпович долгое время не мог приспособиться к нему, научиться воспринимать его с одной стороны запросто, а с другой – с доверием.
«Этакий мудрый младенец, — так думал Семен Поликарпович, — заключающий в себе извечную тайну мира, и смотрящий кругом своими огромными глазами, словно сквозь кристальную призму того, что знает он изначально. И хочется выведать у него, что он там себе знает, но младенец не может сказать, потому что нет у него пока слов. А как научится говорить, так утеряет то, что заключает в себе его безмолвие. Как будто с каждым выученным словом утекает изначальный смысл, и остаются только значения. Клеишь-клеишь коробочки для даров, а когда доклеишь, обнаружишь вдруг, что все они пусты…»
ГЛАВА 11
Сколь веревочке не виться, а конец будет. И вот наступил тот решающий день, когда Семену Поликарповичу осталось только водрузить крест на крышу возведенного им храма. Крест он изготовил еще вчера, а сегодня нужно было установить. Это было завершающее дело в строительстве, и Семен Поликарпович не спешил приступать к работе.
Сегодня он долго сидел на своей дощечке, покуривая и созерцая плод своего труда. Он размышлял. Берясь за дело, Семен Поликарпович даже и помыслить себе не мог, что из этого дела выйдет и выйдет ли хоть что-то вообще. Теперь храм стоял перед его глазами таким, каким был задуман, и Семен Поликарпович, до конца не веря собственным глазам, вспоминал, казалось, каждый камень, заложенный в фундамент, и каждый кирпич, заложенный в стену. Да, он совершил большой труд. Но…
Семен Поликарпович решил не вдаваться в подробности, пока мысли не завели его в какую-нибудь ненужную сторону, и, повесив крест на плечо, стал взбираться по лестнице, собственноручно изготовленной им из двух еловых хлыстов, на крышу. На крыше была закреплена другая лесенка поменьше, ведущая к коньку. В коньке был уже сделан специальный паз, в который Семен Поликарпович должен был вставить крест и закрепить его там. Так он и сделал. Крест хорошо встал, так что подгонять по месту ничего не пришлось, чему Семен Поликарпович был несказанно рад. Ну все!
Он спустился на землю, отошел, на сколько было возможно, еще раз осмотрел дело рук своих, и нашел, что это дело хорошо весьма. Ничего Семену Поликарповичу не захотелось ни убавить, ни прибавить, а хотелось только поделиться своей радостью. Его душа теперь пела, словно птичка, вылетевшая из клетки и ощутившая вновь и необходимость, и силу своих крыльев.
Он с нетерпением ждал, когда придет Алеша, однако на этот раз его отчего-то все не было. И Семену Поликарповичу пришлось долгое время проживать свою радость в одиночестве.
Когда первая волна восторга схлынула, он решил пойти вскипятить немного чаю на таганке. Близилась осень, и без работы сидеть становилось прохладно. Серое небо было неласково, тучи шли совсем по-осеннему, хмуро, так что казалось, что это навсегда, и солнце уже не выйдет, не согреет, и единственное, чего остается ждать – это косых дождей и холодных ветров.
Пока Семен Поликарпович возился с огнем, устраивал таганок и котелок на нем, он немного отвлекся, и непреодолимое желания поделиться с кем-нибудь своей радостью слегка угасло. Зато весело потрескивали дрова в костре, ясно горело пламя, и у Семена Поликарповича было тепло на душе. Тепло и спокойно.
Задумавшись о чуде, которое сотворил своими руками – а иначе, как чудом не мог он назвать высившееся перед ним строение храма – Семен Поликарпович возносил молитву Господу: Благодарю Тя, Господи Боже мой, яко не отринул мя еси грешнаго, но общника мя бытии святынь Твоих сподобил еси, — и не заметил, как подошел Алеша. Семен Поликарпович обрадовался его приходу, однако с появлением Алеши мысли его приняли иной оборот.
— Вот ты говорил, что храм нужно построить для того, чтобы дело твое процветало, так? – спросил он, подавая ему кружку с кипятком, и Алеша утвердительно кивнул — и в ответ, и в благодарность.
— А что получается? Завод встал, жена изменяет… — тут Семен Поликарпович хитро посмотрел на Алешу: — Уж не с тобой ли?
Алеша ответил прямо:
— Нет, не со мной.
Семен Поликарпович чуть не сказал было: «а жаль»,, но вовремя свернул с этой темы к основному вопросу:
— Как же так получается? Выходит, наоборот все?
— Чем выше здание, тем прочнее должен быть заложен под него фундамент, — ответил Алеша. – Чем важнее дело, тем лучший храм нужно возвести в его честь и во славу Его.
— Так пока его возводишь, дело-то, дело-то рушится! – воскликнул Семен Поликарпович в сердцах. – Я вот ведь о чем говорю!
Он встал со своего места и принялся ходить вокруг костра.
— Это время, отведенное на размышление, — спокойно ответил Алеша. – Укрепиться в намерении необходимо до того, как начнешь что-то делать. Может статься, что по окончании строительства, ты разочаруешься в том, во имя чего строил храм. Ты не захочешь продолжать, а результатом твоей работы будет не жалкая куча наломанных дров, но храм Богу твоему, во славу. Труд не пропадет даром, но укрепит твое сердце, волю и дух, и будет стоять на радость всем, не только тебе. Ты получишь результат, которого не искал изначально, но который только и был нужен, только тебе. Понятно?
Семен Поликарпович присел в раздумье рядом с Алешей. Затем он обнял его и похлопал по плечу.
— А ведь ты прав, друг мой, — сказал он радостно. – Во всем прав! Откуда только ты выискался такой на мою голову? Уму не постижимо. Однако я благодарен тебе за все. За помощь, за науку.
— Я рад, что ты нашел, что искал, — ответил Алеша с большой уверенностью в голосе. – Очень рад.
— Постой, — остановился Семен Поликарпович в своих размышлениях. – А ты что ли все про меня знаешь?
Алеша спокойно смотрел на Семена Поликарповича, взглядом предлагая тому продолжать.
— Ты что ли понял уже, что я надумал? Или нет? Отвечай.
— Понял. Давно понял, — Алеша помолчал, а потом прибавил: — Но я и знал. С самого начала знал. Иначе не стал бы тебе помогать.
— Это почему? — Семен Поликарпович говорил с восходящей интонацией, так что вопросы получались такими, будто он сам давно знает на них ответ, но хочет проверить собеседника – знает ли тот.
Алеша не ответил. Он смотрел на творение рук, ума и духа Семена Поликарповича и был несказанно рад. Храм вышел одухотворенный, чудесный, изящный, но и скромный, простой, лаконичный, а самое главное – живой. «Вот оно живое вместилище Бога, — подумал Алеша. – Как славно».
— Спасибо тебе, Семен Поликарпович, — проговорил он вместо ответа на заданный вопрос. – Потрудился ты на славу.
Семен Поликарпович вместе с Алешей какое-то время созерцал свое творение, а потом сказал вдруг:
— А я ведь решил уходить. Вот что, Алеша.
Алеша медленно перевел на него свой взгляд:
— Куда же ты пойдешь? – спросил он.
— Пойду храмы строить, по всей земле, — торжественно произнес Семен Поликарпович. — Докуда сил хватит дойти, дойду.
Алеша кивнул. Они помолчали.
Затем Семен Поликарпович сказал воодушевленно:
— Ты знаешь, сколько теперь радости во мне! Сколько сил! И сколько всего сделать хочется! Сколько идей! Это ведь только начало. А сколько еще ждет впереди… — он мечтательно оглядел одним взглядом небо и землю. – Сколько ждет впереди, мой друг!
Потом Семен Поликарпович снова обнял Алешу за плечи.
— Эх, Алешка, а ведь ты друг мой, — сказал он с таким же точно выражением, как однажды сказал сам Алеша: «А ведь мы с вами соседи», — настоящий друг! Понимаешь?
Алеша кивнул.
— А теперь мне пора.
Они поднялись, протянули и пожали друг другу руки, обнялись, посмотрели друг на друга в последний раз..
— Только ты не ходи за мной, Алеша! – сказал Семен Поликарпович серьезно. – Не пойдешь?
— Нет, — Алеша отрицательно покачал головой, улыбаясь по-доброму и чуть насмешливо. – Не пойду. Теперь ты сам, Семен Поликарпович, справишься. Давай, удачи тебе!
— Присмотри за Светланой, — попросил Семен Поликарпович на прощание. – Жениха ей хорошего, что ли, присмотри.
Алеша хотел было ответить, но смолчал.
Мысли его были светлы, и легко на сердце.
