Пролог

Это была первая детская дружба, чистая, как горный родник, как первый снег – хрупкая, недолговечная…

Алена была старше меня, даже не по возрасту, а как-то по времени, потому что те два года, что разделяли нас, не могли, конечно, быть причиной такого явного несоответствия между нами. Алена, казалось, вовсе не была ребенком, хотя бы в том понимании, как воспринимала себя я. Она была другая, и это другое бесконечно завораживало меня, манило, восхищало, влекло. Не знаю точно, что в свою очередь она находила во мне – существе гораздо более суетном и приземленном – возможно, как раз ту способность общаться от сердца к сердцу, минуя  преграды (для нее, несомненно, лишь видимые) возраста, внешности, местоположения и всего того, что называется определенно.  Возможно, ей  было этого достаточно, как солнцу достаточно светить;  как дождю –  свободно изливается с небес на землю.

Я была счастлива оттого, что у меня хватило возможности – именно какой-то возможности, а не ума, не таланта – оценить то, что было подарено мне – нашу дружбу, которую я не могла сравнить ни с чем другим. И, может быть, это была даже  не дружба, а какая-то иная связь двух сердец, двух сущностей, одна из которых имела чудесную способность одаривать, отдавать, а другая – принимать с благодарностью, ценить, бережно хранить, прятать.

Мы сидели у нее на балконе и рвали цветы черемухи, густыми белыми гроздьями свисавшие над нашими головами, вдыхали этот сладкий и свежий весенний аромат, и мечтали о том, как проведем лето. И счастье было так зримо, так осязаемо, так бесконечно!

А через несколько дней случилось вот что.

«Мы уезжаем, — сказала Алена с порога,  когда моя мама открыла входную дверь. – Я пришла попрощаться. Мы уезжаем далеко, на Север, — прибавила она и протянула сложенный вчетверо тетрадный листок.  – Это наш новый адрес, пишите нам, пожалуйста, письма».

«Когда же вы едете?» — спросила мама.

«Уже завтра».

Я стояла в дверях, и не находила, что сказать, что сделать.

Тогда она обняла меня, как взрослый обнимает ребенка, или как ребенок обнимает любимого щенка, и вдруг в этом жесте я ощутила какой-то новый неизвестный мне смысл.

«Ты вернешься?» – сразу спросила я.

«Конечно, — сказала она, улыбнувшись ободряюще. –  Мы будем приезжать каждое лето, на каникулы. А  год, он быстро пролетит, ты и не заметишь».

Я не усомнилась в ее словах, как никогда не сомневалась,  но она, кажется, уже тогда знала, что  расставались мы навсегда.

А потом стали приходить странные письма в конвертах без обратного адреса. Они были написаны на тонкой бумаге непонятными чернилами. Когда я держала их в руках, мне казалось, что бумага вот-вот исчезнет – что-то было в них такое хрупкое, недолговечное…

Я складывала эти  письма  в коробку, завязанную шнурком, и прятала в шкафу на дальней полке, среди своих старых тетрадей и книг. Так, мне казалось, я смогу их сохранить.